"Анатолий Ким. Лотос" - читать интересную книгу автора

изведав, что же такое сомнение, неверие в себя, неуверенность в своих силах
или отвращение к самому себе. В ночь, последнюю в своей жизни, он крепко
спал, упокоив на подушке стриженую голову и прижимая к просторной груди
жену, а наутро погиб одним из первых, перебегая пустырь между крепостью и
железнодорожной насыпью, умер на бегу, пробитый тремя пулями слева, и грянул
на землю уже неподвижным.
И как будто никогда не было тех степных ночей и ярых дней, в которых
дозревала смутным степным плодом юность его жены, - в миг, когда ничего не
понимающий лейтенант был прожжен пулями, плеснул в кровавом огне и угас
полупрозрачный мираж, отразивший в себе тюльпановые холмы и голубые излучины
далекой реки. Ибо вся неистовая страстность его жены-степнячки была тайной
слияния ее существа с безупречной красотою и жаром степей Кума-Манычской
долины - почти два года атлетический воин постигал через нежность и сладость
любимой жены великое учение красоты, недоступное его простоватому разуму.
Это мгновенное исчезновение Егора Лохова было губительно: жена, на
тридцать с лишним лет пережив его, уж никогда ни к кому не могла быть
настолько же щедрой и доверчивой, чтобы телом своим и бешено стучащим в
груди сердцем передать иному человеку светлое вдохновение своей молодости.
Когда хоть малая часть, случайная капля жаркого очарования степи
просачивалась наружу из глубины памяти - какие-нибудь грибы с белыми
шляпками, степные шампиньоны, которые собирала она в полынных зарослях на
плоском, овеваемом ветрами берегу Маныча; какой-нибудь пернатый хищник,
бесшумно промелькнувший через все длинное помещение кошары, обронив на лету
свое рябенькое перо, - когда подобные малые частицы от незабвенного образа
СТЕПИ приходили на память, всегда случайно и неожиданно, они заставляли
женщину застывать в умильной, зачарованной неподвижности и далее понуждать
память к явлению новых примеров и доказательств былого обольщения и счастья.
Женщина, мать, бежавшая с ребенком на руках через всю страну от
западной границы до Сахалина, она до самой смерти не узнала, что в
молодости, под солнцем степного неба, покоясь на травяном ковре, затканном
тюльпанами, была во сне посвящена в тайну бессмертия.
Но наяву она не помнила об этом. И лишь в смертный час душа ее,
постепенно сбрасывая житейский гнет, стала вновь прозревать высшее, самое
необходимое, открытое ей во сне юности. Сквозь тяжкий камень и жгучий огонь
телесной муки устремилась она в степной край своей родины, где кипело,
парило голубое марево, в струях которого могло быть избавление от смертных
мук. Но что-то чудовищно вязкое, невидимое мешало ей перебежать через овраг
и устремиться к текучим берегам реки - мары.
Матери Лохова, обладавшей высшей тайной, открытой ей прозрачными
степными зефирами и кудлатыми облаками - их величественным советом в жаркий
полдень, - бывшей пастушке было перед смертью не лучше и не хуже, чем
всякому жившему и умершему на земле. Может быть, ей было бы немного легче,
если бы она сумела уразуметь свое знание и передать его дальше другим: миру,
будущему, еще одной душе, сыну, мужчине. Она ведь и хотела, когда была
молода, неосознанно передать его любимому мужу - посредством магических
движений рук, губ, лица, всего тела, очей, как это делают в искусстве балета
порхающие танцовщицы. Но ее вдохновение было прервано однажды ранним
июньским утром.
Дальше же дни ее были теми случайными мостками времени, по которым она
в страхе перебегала, держа ребенка на руках, от одной зари до другой...