"Анатолий Ким. Соловьиное эхо" - читать интересную книгу автора

погибает потому, что вдруг неожиданно поняла всю утомительность хрупкой
жизни, разгадала ее неустойчивость и знойную пустоту. И, разгадав скорбь
больной сестры, старшая с ужасом поняла, что может навсегда потерять свою
единственную любимицу в жизни. Ее отдадут земле - значит, не придется больше
расчесывать и прибирать своими руками роскошные волосы сестры и уж не шить
для нее с любовью и трепетом шелковых нарядов... Так думалось ей - и вдруг
словно с криком прянула ласточка в синее небо, взвилась надежда, но никто,
кроме бедной дурнушки, не слышал радостного щебета этой надежды. И она упала
на землю возле отца, головою касаясь его колен. Старик протянул дрожащую
руку и погладил ее тусклую, неубранную голову, умиляясь силе и чистоте
сестринской любви. И только ради нее, несчастной старшей дочери, он вскоре
поднялся и побрел в дом - просить чего-то у приехавшего столь некстати
иностранца...
Но, не получив того, что он просил, старик вмиг забыл об этом и
направился в комнату больной. Он увидел запрокинутое на подушке лицо дочери,
тающее, словно чахлый серп луны в утреннем небе. И, припав к ее постели,
купец открыто предался скорби, уже не придавая значения тому, что его
рыдания могут обеспокоить больную. Вслед пришла старшая дочь, умоляюще
взглянула на него, но он уже ни для чего, кроме своей смертной тоски, был
недоступен. Закрыв глаза, он пытался постигнуть, что же такое вечная разлука
любящих, перед которой все ничто. И тут в комнату вошел Отто Мейснер.
Итак, немецкий юноша, одетый в полосатый бухарский халат, появился в
дверях комнаты - словно на пороге жизни, с которою у больной почти
утратилась связь. Девушка увидела медно-рыжие кудри, вольно обрамлявшие
узкое лицо Отто Мейснера, серые спокойные глаза, в которых можно было
мгновенно угадать затаенную, беспомощную и гордую доброту. В слегка
разведенных в стороны руках держал он - в одной дымящийся кофейник, в другой
белую фарфоровую чашку.
Философ же в первое мгновение заметил только черные волосы, распущенные
и откинутые на одну сторону постели, густые и невиданно длинные волосы,
которых было, казалось, гораздо больше, нежели хрупкого распростертого тела.
Даже испуганно вздрогнул юноша: ему почудилось, что этот блестящий могучий
поток волос был не естественным убором, служащим женской красоте, а неким
черным зверем, припавшим к прозрачному лицу девушки. Но в следующий миг он
увидел и саму девушку: ее вскинутые скорбно брови и неподвижные глаза,
отрешенно уставленные в потолок. Тонкая, обессиленная шея и грудь больной
были жалобно и равнодушно открыты постороннему взору, но Отто Мейснер не
отвел своих глаз, потому что уже хранил в душе супружеский покой при виде ее
тела (бывает, что вещее предчувствие далеко опережает опыт), а мы знаем, что
Отто Мейснер получил от любви к этому телу свое продолжение - большую,
протяженную во времени и пространстве ветвь рода Мейснеров, плоды которой
отличались тем, что то и дело в корейских семьях с этой немецкой фамилией
(которая теперь пишется Меснер) рождаются дети с огненно-рыжими волосами. А
как известно, корейцы по природе своей черноволосы. Но, не забегая вперед
событий, напомним еще раз себе, что, вызванный из небытия совершать все то,
что он теперь перед нами совершает, этот Человек нашего воображения и
братской тоски нашей по нему является лишь приблизительным и условным
запечатлением. И кто же, кто станет возражать на то, что всякий
воспоминаемый милый человек является лишь частью нашего духа, нашей мечтой и
безупречным изваянием наших помыслов. При этом убрать некоторой доли