"Лилия Ким. Библия-Миллениум (Книга 1) " - читать интересную книгу автора

комнатой, чтобы окунуться в прозрачную поверхность и свежим, чуть замерзшим,
влезть в мягкую, пахнущую только им постель. Забыться...
В соннике матери Онан как-то прочитал: "Однажды мудрецу Чжуан Цзы
приснилось, что он - красивая бабочка. Проснувшись, мудрец стал размышлять:
кто же он на самом деле? Чжуан Цзы, которому приснилось, что он красивая
бабочка, или же красивая бабочка, которой сейчас снится, что она - Чжуан
Цзы".
Ежедневно сразу после пробуждения Онан окунается в дневной кошмар:
завтрак с семьей, институт, пиво с друзьями, ужин с семьей, разговор с
отцом. Последнее изматывает. Его возлюбленный мечется в зеркале, полный
отчаянья. А Онан невыносимо страдает, оттого что сам ничем не может ему
помочь. Воронка собственного бессилия затягивает, сжимает и растирает в
пыль! Когда эта явь становится нестерпимой, Онан бежит к спасительному
зеркалу. Желанный, нежный, любимый раскрывает ему объятия. Они целуются,
занимаются любовью еще и еще и, наконец, совершенно измученные, выжатые,
счастливые, опускаются на горячие, влажные простыни... Ради этого хрупкого
зеркального счастья Онан снова и снова находит в себе силы пережить ужас
нового дня.

[+++]

У себя Онан был в безопасности, пока предательски засохшие пятна на
полу, зеркале, простынях не выдали его.
- Ты - идиот? Объясни мне, ты - идиот?! Скажи: "Да"! В твоем возрасте
только идиот еще может заниматься... - отец поперхнулся от возмущения, -
заниматься этим! - Иуда навис над своим младшим сыном как гигантский спрут.
Одежда делает жалкие усилия спрятать Онана в своих мягких складках. Однако
отец своим тонким длинным щупальцем-взглядом забирается в его мешковатую
раковину и цепко держит за комок пульсирующих нервов. Онан сжимается,
прикрывая руками пах.
- Ты будешь отвечать или нет?! - конечности спрута выстрелили из
гигантского тела.
Онан забился в самый дальний угол своей раковины. У него ощущение, что,
как только он хоть чуть-чуть расслабится, щупальце схватит его за горло,
выдернет наружу и отправит прямо в хищно разинутую пасть, где три ряда
острых, как бритва, зубов растерзают его. Онан молчит, широко расставив
трясущиеся ноги, старательно удерживая полный ужаса взгляд на носке правого
ботинка. Отец ревет, сотрясая раковину сына, но не может ни влезть в нее
целиком, ни достать Онана оттуда. Оттого он все более яростно пытается
дотянуться до него самым тонким из своих щупальцев - взглядом, болезненно
обжигая ядовитыми стрекалами...
Убедившись в бесполезности лобовой атаки, Иуда вынул взгляд и принялся
кружить по кухне.
- Онан, ты можешь объяснить мне, как ты собираешься дальше жить? А?
Онан зажмурил глаза. Щупальца нашли другой путь в его раковину - через
уши. Болезненные мелкие уколы рассыпались внутри.
Иуда, собственно, забыл, что намеревался мягко и доверительно
поговорить с сыном "о половых вопросах". И сейчас, расхаживая вокруг
насмерть перепуганного, бледного Онана, брызжа слюной, горя возмущением,
обрушивает на его голову железобетонные аргументы в пользу прекращения