"Виктор Павлович Кин. По ту сторону (Роман) " - читать интересную книгу автора

кайло и якорь. Флаг был красный, но с синим квадратом в углу. Армия носила
пятиконечные звезды - но наполовину синие, наполовину красные. И вся
республика была такой же, половинной. Граждане относились к ней добродушно,
с незлобивой насмешкой, но всерьез ее как-то не принимали. И когда началась
война, население митинговало, решая вопрос: идти ли на фронт защищать
республику или остаться дома и бороться с белыми каждому за себя, за свой
двор, за свою деревню, за свой город.
В этом году морозы стояли сильные. В тайге замерзали птицы, на реках
лед гулко ломался синими острыми трещинами. Пальцы липли к стволу винтовки.
Воздух был сухой, крепкий и обжигал горло, как спирт. Даже камням было
холодно. Раненых было меньше, чем обмороженных; в санитарных поездах врачи
резали черные, сожженные морозом конечности.
Поезда шли на восток, через Забайкалье и Амур, к желтым берегам Тихого
океана. Там была другая республика, кипел фронт, стучали пулеметы, и солдаты
стыли в обледеневших окопах. Поезда везли народную армию в косматых папахах
и полушубках - здоровых парней с чубами наотмашь. На трехверстной штабной
карте красный карандаш чертил полукружие фронта: белые огибали Хабаровск с
трех сторон. Республика попала в плохой переплет - уже занято было все
Приморье, уже готовили что-то японцы и ходили нехорошие слухи об армии. В
штабах метались сутками не спавшие люди. Телефонная трубка кричала о
раненых, о занятых селах и станциях, требовала людей, винтовок, хрипела и
ругалась - в бога, в веру, в душу.
Белые шли отчаянно и слепо. Бывает, что люди доходят до последнего -
последние патроны, последние дни, - когда не о чем ни жалеть, ни думать, и
безносая идет сзади, наступая на каблуки. Люди не боялись уже ничего - ни
бога, ни пуль, ни мертвецов. Армия носила мундиры всех цветов, запыленные
пылью многих дорог. Здесь были английские френчи и серо-зеленые шинели, с
королевским львом на пуговицах, и французские шлемы, и чешские кепи, и
русские папахи. Эти люди были отмечены, и погоны на плечах тяготели, как
проклятие. С Колчаком они отступали от Уфы до Иркутска, через всю Сибирь,
сквозь мороз и тиф, прошли с Семеновым голубые сопки Забайкалья и потешились
с Унгерном в раскосой Монголии. Дальше идти было некуда - это был их
последний поход. Игра кончалась.
Через неделю после приезда в Читу Матвеева и Безайса вызвал в комитет
ответственный человек - латыш с непроизносимой фамилией - и около часа
говорил с ними, вытаскивая из синих папок сокровенные, особо важные бумаги.
На большой карте он отмечал карандашом станции, непроходимые болота, тайные
базы, полки, стоявшие под ружьем, и карта наполнялась трепетной, смутной
жизнью.
Бои шли недалеко от Хабаровска, фронт лежал неровным крылом, захватывая
несколько станций и деревень. Хабаровск держался еще, и решено было
сохранить его во что бы то ни стало.
По ту сторону фронта, в чужом тылу, ходили безымянные партизанские
отряды. В тайге, на базе, был штаб, был областной партийный комитет, в
городах работали подпольные организации. Вести оттуда приходили редко и
скупо, люди работали, отделенные двойной линией огня, и самый путь туда был
тайной. Надо было ехать до Хабаровска, а там указывали дорогу, давали
проводников и переправляли через фронт.
Они ушли от него немного бледные, пораженные громадным размахом работы.
Безайс о самом себе начал думать как-то по-новому. Его немножко обижало, что