"Эмилия Кинг. Чисто английские вечера " - читать интересную книгу автора

продолжает за ней бегать. Теперь потащился в дровяной сарай.
Все было именно так, как говорила Сарра. Чарльз ходил за Лиззи по
пятам - из кухни в моечную, из моечной - в сарай. Она же молча проходила
мимо, не удостаивая его ни единым словом. А если он становился на ее пути,
говорила:
- Дай мне пройти, слышишь? Ты мешаешь мне работать.
Парень не на шутку увлекся и ничего с собой поделать не мог.
Наконец, наступил последний день перед банкетом. В библиотеке стоял
длинный сверкающий стол, уставленный серебряными приборами и хрусталем.
Посередине возвышалась фарфоровая ваза с цветами. Стенки вазы были
тончайшие, полупрозрачные.
Стоун вместе с Чарльзом наводил порядок на столе. Каждый предмет имел
свое строго обозначенное место. Более того, расстояние между вилками,
ножами, тарелками и прочими бесчисленными атрибутами пиршеств, тоже должно
было быть определенным. Этим и был занят Питер - проверял линейкой точность
сервировки. Чарльз, затаив дыхание, следил за его лицом и болезненно
морщился, если дворецкий слегка поправлял положение приборов.
- О, Чарльз, что-то здесь не то.
- А что, сэр?
- Нет, нет. Бокал чуть дальше, разве вы не знаете?
- Вот так?
- Да, хорошо. А внизу все в порядке? - сказал Стоун, не отрывая взгляда
от линии фужеров.
- Да, сэр. Должны все успеть.
- Мы готовим ужин, Чарльз. Последний ужин на этой конференции.
- Да уж, сэр, на кухне творится что-то неописуемое.
- Но там у них все в порядке?
Да, я думаю все в порядке, иначе кто-нибудь уже прибежал бы.
- Но вы, Чарльз, имеете полное представление о том, что там происходит?
В каком состоянии подготовка?
Да, сэр. Но, конечно, в секреты кулинарии я не посвящен.
- Этого вам и не надо, но помощник дворецкого все должен держать в
руках, иметь всю информацию.
- Да, сэр.
Выбрав минутку, Питер поднялся к отцу. Высоко под крышей в комнате с
косым потолком, повторяющим наклон кровли, на высокой железной кровати лежал
старик-Стоун. Для этого человека жизненный путь завершился. Старик держался
с достоинством, спокойно. Но внутренняя работа души делала его, и без того
не очень разговорчивого, суровым и замкнутым. Высокое солнце мягко освещало
небольшую чистенькую комнату.
- Как ты себя чувствуешь? Лучше? - обратился к отцу Питер, страдая от
"казенности" своего вопроса.
- Сын мой... - как бы не заметив вопроса Питера, проговорил Тимоти
Стоун; он находился в мире мыслей.
- У меня столько дел, отец, - Питер почему-то смущался того, что мог
ему сейчас сказать отец. Он не хотел его напутствий, поучений, ему было бы
тяжело все это слушать. - Мы, может быть, поговорим с утра?
Старик не слышал сына. Он решил говорить и начал говорить, твердо глядя
перед собой:
- Я очень любил твою мать. Наша любовь была не по нутру всем