"Юрий Кларов. Пять экспонатов из музея уголовного розыска " - читать интересную книгу автора

- Напротив, - вежливо возразил Давид Иванович. - Всё, что вы говорите,
очень интересно. Продолжайте, пожалуйста.
- Ну что ж, ежели я вас не утомил, то оставим мечты и вернемся к
действительности, - сказал виконт. - К сожалению, господин де Будри, в
Африке нет и не было республики, о которой рассказывается в романе, а в
Сент-Антуанском предместье напрасно ждут вестей от Россиньоля. Генерал
больше никогда не вернется в Париж и не пришлет туда своих гонцов.
- Он, конечно, погиб? - сказал Давид Иванович, чтобы что-то сказать.
- Да. Россиньоля давно нет в живых. Он умер от гнилой лихорадки в 1802
году и похоронен в кокосовой роще на самом высоком холме острова Махэ. На
гранитной глыбе, установленной на могиле, нет имени умершего. На ней лишь
высечены фригийский колпак и короткая надпись: "Один из миллионов". В той же
могиле похоронен пепел от сердца Жан-Поля Марата. Да, в той же могиле, -
подтвердил виконт, смотря прямо в глаза де Будри. - Такова была воля
покойного. Генерал считал, господин де Будри, что имеет право на такую
высокую честь, что он завоевал это право, сражаясь за республику и свято
храня память о Друге народа. И мне думается, что Россиньоль в этом не
ошибся.
- Значит, сердце Марата похоронено на острове Махэ? - пробормотал Давид
Иванович.
- Да, - подтвердил его собеседник, - на острове Махэ. Но медальон, о
котором я вам говорил, там не остался.
- Где же он?
- У меня.
Давид Иванович снял очки и стал тщательно протирать стекла.
- Медальон работы Жака Десять Рук был сохранен одним из людей,
хоронивших Россиньоля, и в дальнейшем передан английскому матросу, который в
прошлом году переслал его с оказией в Париж. Вот он.
Виконт достал из кармана треугольный, желтого тисненого сафьяна футляр
и раскрыл его. В футляре лежал медальон.
Под знаменами парижских секций шли, четко отбивая шаг деревянными
башмаками, хмурые санкюлоты. Неслышно ступали, словно плыли по воздуху,
девушки с кипарисовыми ветвями в руках. Шли, опустив головы, члены Конвента,
Парижской коммуны, якобинского клуба и клуба кордельеров. Звучала музыка. Ее
грустную и торжественную мелодию оборвал пушечный салют. А может быть, это
был гром?
Кто-то говорил Давиду Ивановичу, что во время похорон Марата в Париже
разразилась страшная гроза. Да, так оно и было. Гроза.
Давид Иванович чувствовал, как по его щекам ползут редкие крупные капли
дождя. Сейчас хлынет ливень. Вон там черное небо уже рассекла, осветив лица
людей, несущих гроб, зигзагообразная молния. Над Парижем гремел гром.
Виконт что-то говорил, но его слова заглушали раскаты грома, шум дождя
и топот тысяч ног. Давид Иванович расслышал лишь последнюю фразу: "Теперь
этот медальон ваш".
Медальон? Какой медальон? О чем он говорит?
Давид Иванович вытер платком свои влажные морщинистые щеки.
Дождь... Нет, дождя больше не было. Он прошел. За окном вновь сияло
солнце и чирикали царскосельские юркие воробьи. Зычно кричал, расхваливая
свой товар, продавец сбитня. Давид Иванович по-прежнему сидел в глубоком
мягком кресле в своей уютной гостиной.