"Игорь Клех. Хроники 1999-го года (Повесть) " - читать интересную книгу автора

конституционный порядок силами двух тысяч абреков.
В единственной газете, которую я просматривал по четвергам из-за
книжного приложения к ней, появилась остроумная заметка о главном джинне
российской политики, БАБе, как очередном "еврее Зюссе".
Ничего личного и этнического, все как в романе Фейхтвангера. Зюсс
сделал свое дело - научил королевский двор Испании конвертировать власть в
деньги - Зюсс может уходить, так будет лучше для всех.
Тогда как ополоумевший завлаб БАБ, подсевший на мегаватты власти и
мегатонны денег, добивался ровно противоположного. История имела
трагикомическое продолжение, когда герой газетной заметки, предлагавшей ему
поселиться в Швейцарии и написать лучшие мемуары ХХ века, взял эту газету в
прикупе, "до кучи" с другой газетой и телеканалом. А возникла к тому времени
верная примета: как только главный редактор очередного издания или канала
начинает петь петушком о широте мышления своего хозяина и собственной
независимости, это значит только, что час его пробил - он уже под мышкой у
куроеда, и тот его слегка придавливает, как шотландец волынку, чтобы
насладиться напоследок тремоло его неподкупного голоса.
Далекий от политики немецкий культурный фонд, предложивший своим
лауреатам и стипендиатам, и мне в том числе, отметить 200-летие
Пушкина туром Москва - Михайловское - Петербург, неожиданно отозвал
свое предложение после начала бомбежек того, что еще оставалось от
Югославии, чтобы по дороге не перессориться русским с немцами из-за
сербов. Случалось уже такое. Пострадали тем временем американское посольство
в Москве на Садовой - его фасад толпа россиян забросала краской и яйцами, а
бандюги еще стрельнули спьяну из гранатомета и умчались на автомобиле, - и
китайское посольство в Белграде, в которое угодила после месяца ночных
бомбежек "высокоточная" бомба американцев.
Так началась весна. Но это были еще цветочки.
1-го апреля раздалось два телефонных звонка из Германии. Сначала
Боря-шутник сообщил нам, что умер Ельцин, и разоржался, еще не
договорив. Затем хозяин ясеневской квартиры, живущий теперь в
Берлине переводчик, предупредил о своем приезде через три дня. В тот же
день у нас оборвалась одна из книжных полок над гостевым диваном, пришлось
перевешивать их все, и стало понятно, что это не первоапрельская шутка. До
того мы знали владельца квартиры только по голосу и дело имели с его
доверенными лицами - оба были кандидатами технических наук. Первый, пожилой
еврей-увалень Изя из города
Чехова, ежемесячно приезжал с ночевкой, забирал деньги и вносил их на
валютный счет хозяина в Сбербанке. На обратном пути он отоваривался
сигаретами и питьевым спиртом у Белорусского вокзала и с небольшой выгодой
сбывал их ларечникам в своем городе, потому что, имея полсотни изобретений,
оказался не нужен той науке, которой отдал все жизненные силы. Он был
холост, тих и улыбчив, а толстые линзы в роговой оправе придавали его
взгляду беззащитное выражение.
В Москве жил его старший брат, но уже при нас он уехал в семьей на
ПМЖ в Америку, и Изя словно окончательно осиротел. Он притащил в
ясеневскую квартиру несколько коробок со скарбом, оставленным братом, и
предложил брать оттуда, если нам что-то понадобится - занавески, столовые
приборы, посуду. Той осенью Изя пригласил нас приехать к нему на грибную
охоту, но позвонил и перенес встречу на неделю, а через пару дней повесился.