"Николай Климонтович. Мы, значит, армяне, а вы на гобое " - читать интересную книгу автора

может, отчего-то казалось, что Анна может ей в будущем пригодиться. Кроме
того, она испытывала свойственную подчас мелким жуликам подсознательную тягу
к интеллигенции: Птицына считала Анну интеллигенткой. Так или иначе, но
бухгалтер и химик Птицына вошла в положение Анны.
А положение было таково, что Анна, приехав к Птицыной на Коровинское,
за кофе с коньяком расплакалась у той на груди. Хоть с возрастом, казалось
Анне, уже совсем разучилась плакать. Она ума не могла приложить, как скажет
своему Гобоисту о том, что его деньги пропали. То есть совсем пропали:
были - и нет. И что он, прожив полвека на свете, бездомен и нищ. То есть
совсем бездомен и обречен ютиться в маленькой комнате-пенале от ее, Анны,
щедрот.
Анна представила, как Костя сидит, нахохлившись, на ее кухне, пьет
дешевую водку, прибитый, старый, с редеющими волосами, и в глазах его стоит
ужас человека, вдруг потерявшего все, и ей до слабости в душе было его жаль.
А это было нечастое для нее чувство -сострадания, - а потому особенно
пронзительное, до жалости к самой себе.
Но хуже всего было то, что оказался Костя - так он будет думать - в
этом положении в результате ее, Анны, авантюр. Впрочем, она, разумеется, не
была склонна себя в чем-либо винить, он сам дал ей эти деньги, а в дефолте
она не виновата. Но все же, все же...
Анна знала, впрочем, что Гобоист, сначала взвившись, потом
покручинившись, быстро смирится с судьбой, едва она расплачется у него на
груди, и ее же пожалеет. Это смирение и жалость были Анне тоже невыносимы, -
выходит, она много лет любила блаженного дурачка...
И тут Хельга совершила, быть может, самый ужасный поступок в своей
жизни, поскольку ужасным мы можем назвать свой поступок, совершенный поперек
собственной натуры, - она вернула долг. А ведь дефолт все спишет, вполне
могла и не возвращать - пусть этот самый музыкант побегал бы по судам с
Владиковой липовой распиской, замулякой хреновой, как алхимик Птицына
называла ложные и недобросовестные бумажки. Пусть судебный исполнитель
пришел бы к нищему Владику, который ютился теперь у своей жены в
однокомнатной квартире в Чертанове и пригибал голову при каждом звонке в
дверь, - общение с бандюками не прошло даром.
Конечно, денег для возврата долга у Хельги не было. Были две секции в
этом самом Коттедже. И одну она уступила Анне. В покрытие долга. Разумеется,
эта самая секция в Коттедже стоила на треть меньше той суммы, что дал
Гобоист. Но - все лучше, чем ничего, как считает наш терпеливый
народ-буддист... И Анна понесла эту счастливую весть Гобоисту.
Поначалу тот был, разумеется, потрясен.
Но, как уже говорилось, его легкий нрав не позволял ему долго скорбеть.
В середине апреля, прямо перед Костиным днем рождения, он и Анна сели в
автомобиль; супруги Птицыны в качестве продавцов, таков был их статус при
передаче недвижимости, ехали на своей вольво сзади, как бы конвоировали; и
кавалькада покатила по Волоколамке к Городку, бывшему в незапамятные времена
центром небольшого удельного княжества.
В начале пути Гобоист был как-то надрывно мрачен. Когда они прибыли к
Коттеджу, он, в своей гастрольной жизни повидавший европейских красот, но
давно не странствовавший по родине, был ошеломлен пейзажем. Он обалдело
смотрел на клевавших в помойке кур. На баб в галошах - в поселке стояла
грязь по щиколотку. Рассеянно оглядел мужика в телогрейке и кирзе, тащившего