"Николай Климонтович. Мы, значит, армяне, а вы на гобое " - читать интересную книгу автора

бродяга без определенного места жительства, и его дыхалки скоро не будет
хватать на то, чтобы поддерживать форму. Он не в силах больше соблюдать
режим, а прежнего молодого ража уже нет. И он не хочет отказывать себе в
голланд-ских сигарах, к которым пристрастился в одной из поездок. Скоро,
совсем скоро ему выпадет переход, так сказать, на тренерскую работу, он уже
и сейчас имел класс в Гнесинском, и не на что будет покупать хорошие
костюмы. И главное, при обилии у него женщин разного возраста и
темперамента, в разное время сопровождавших его по жизни, по-настоящему его,
похоже, никто никогда не любил.

4

Как все холостяки, да еще обжегшись на двух ранних, с самого начала
неудачно задуманных, поспешно заключенных и поспешно расторгнутых, браках,
он, разумеется, впасть в семейную жизнь не спешил. Торопиться было некуда,
новая его подруга, казалось, вполне довольна положением дел. В первый год
они виделись раза два в неделю, когда он бывал в Москве. Однажды в его
ванной комнате появились ее шампунь и фен, что было невинно: она мыла и
сушила голову перед тем как, пока он еще был в постели, подать чашку кофе,
поцеловать его, шепнув kiss, и отбыть по месту службы. Потом выяснилось, что
его домработница, которая работала у него последние лет пять, ленится
вытирать пыль за музыкальным центром. Потом ему подарена была стройная
пальма, украсившая кабинет, и, в очередной раз отбывая на гастроли, он
оставил подруге ключи от дома - пальму нужно поливать; а ведь он всегда
избегал оставлять ключи кому бы то ни было, женщинам прежде всего. И его
ключи как-то естественно заняли место на ее связке, рядом с ключами от
квартиры родителей в Измайлове. Впрочем, она и впредь никогда не приезжала
без предупреждения, хотя завела у него тапочки, пакетик со сменным бельем, а
под подушкой теперь оставалась дневать ее пижама.
Он стал бывать время от времени у нее в доме, играл с ней и с ее
отцом-генералом в преферанс, всегда проигрывал; реванш иногда удавалось
взять за нардами, но генерал, конечно, поддавался - из чувства
гостеприимства. Генерал был весь серебряный: и волосы, и брови, и усы.
В этом доме, где все были мягки и обходительны, где маленькая Женя,
обворожительный и вовсе не избалованный, смышленый ребенок, хоть и не без
характера, была окружена очаровательной нежностью, Гобоисту становилось
спокойно. Умиляло его, как относится жена генерала к мужу: по генеральским
дням рождения собирались родственники и друзья, давно ставшие
родственниками, и эта крохотная женщина произносила со слезой тост того
содержания, что, мол, она благодарит Бога, что прожила жизнь с таким
замечательным мужчиной. Правда, потом выяснилось, что она повторяет это
каждый год слово в слово, но все равно трогательно, да ведь и муж был один и
тот же... К тому ж Гобоиста окружали в этой семье ненавязчивым почтением.
Особенно, если видели перед тем в телевизоре.
Для него, сына филармонической певицы и разъездного режиссера, вечно
ставившего где-то в провинции, ребенком росшего в большой квартире, в
которой царили пыль, тараканы и артистическая неразбериха, то и дело
передаваемого с детства то одной бабушке, то другой, многие взрослые годы,
как и родители некогда, жившего на чемоданах, была в диковинку какая-то
южная теплота уклада этого дома, мещанская сладость. Не то чтобы в этих