"Николай Климонтович. Смерть в Переделкине " - читать интересную книгу автора

Однажды в столовой, где кормился отряд, ко мне обратилась пожилая
подавальщица:
- Эх вы, лбы здоровые, а такие лопухи зеленые! У нас вон Верка
одинокая, красавица, одна пропадает. - И добавила: - А ведь тоже
городская...
Узнать, в каком доме живет Верка, не составило труда, и этим же вечером
я постучался к ней в дверь под предлогом попросить ведро, чтобы зачерпнуть
воды из колодца. Когда совсем стемнело, она уже потчевала меня брагой,
предлагая закусывать молодым белым сыром, - выяснилось, она работает на
совхозной сыроварне.
Это была тоненькая и подвижная, с грубыми сильными красными руками и
пятками морковного цвета девушка лет девятнадцати, из Смоленска. О причинах
ее одинокого сидения в этой глуши можно было лишь догадываться: скорее всего
ее определили сюда без ее воли не за самое моральное поведение в быту. При
этом она была миловидна, порочно застенчива и, конечно, податлива.
В ее комнате меня поразила одна странность: все окна были наглухо
завешены, причем одно - одеялом, очевидно, занавески не хватило.
Впрочем, после второго стакана браги дело объяснилось: одно стекло
вдруг со звоном разбилось - кто-то снаружи кинул камень. Мне это не очень
понравилось. Но Вера успокоила:
- Да они каждый вечер так...

Они - это были, по-видимому, деревенские парни, которым она по своим
соображениям не давала.
Зато утро было дивным. Она разбудила меня на рассвете - я должен был к
побудке явиться в отряд - и выпустила не на улицу, а задним крыльцом - в
сад. Трава сверкала от росы в косых ранних лучах, а со старых узловатых
яблонь то и дело с мягким стуком падали на землю, в давно некошенную траву и
крапиву, громадные яблоки. Я испытывал неземную легкость, восторг от ее
поцелуев переполнял меня, и, даже когда я выбрался за плетень, все слышно
было, как яблоки не устают отрываться от ветвей и по саду идет перестук.
За обедом подавальщица незаметно положила мне двойную порцию.
- Вот и спасибо тебе, - шепнула она, - а то бабы наши совсем извелись,
боятся за своих мужиков...
Вечером я опять был у Веркиного дома. Едва постучал - дверь сразу же
распахнулась. Верка стояла передо мной неузнаваемая. Волосы уложены.
Губы накрашены, глаза подведены. И вместо давешнего халатика - юбочка и
блузка, да еще с золоченой брошью, нечто вроде перевернутого якоря - вверх
лопатками. И на ногах не тапочки, как вчера, - туфли-лодочки. Я-то был
по-рабочему: в ковбойке, в резиновых сапогах с подвернутыми голенищами. И
даже застыдился при виде ее парада. Но тут стали происходить и вовсе чудные
для меня вещи: она мне поклонилась. Потом за руку провела в сени, усадила на
лавку, присела на корточки и принялась стягивать с меня грязные сапоги. Я
пытался было ее удержать, но она мягко отвела мои руки.
Подала таз с теплой водой и показала, что я должен окунуть туда
грязные, потные ноги. И принялась их обмывать - полотенце она загодя
перебросила через плечо...
Все это казалось мне стыдным и блаженным. Я понял, что я ее мужик
- доселе вовсе неведомое мне состояние. И припомнил даже непонятную мне
до того поговорку: ноги мыть и юшку пить... Она была в моей власти, я мог