"Николай Климонтович. Смерть в Переделкине " - читать интересную книгу автора

делать с ней что угодно. Вот только что - я еще тогда не знал, был
застенчивым мальчиком, без фантазий. И, увы, ее готовность хоть и тешила
самолюбие, но несколько и разочаровывала. Я не знал тогда, что женщина, если
не уследить, с той же легкостью, с какой преподнесла, может забрать все свои
дивные дары...
Я наладился приходить к ней всякий вечер. Каждая ночь была слаще
предыдущей. И вот однажды, на исходе второй недели нашей любви, я, таясь,
подкрался вечером к ее дому. Окна завешены, света не видно. Я припал к
стеклу, прислушался. Из дома доносились характерные звуки борьбы, и хриплый,
срывающийся от вожделения и волнения мужской голос приговаривал: ну что
тебе, ну что тебе - жалко, что ли, расстегни, я только гляну... Я громко
постучал в окно. Звуки мигом смолкли, потом на заднем дворе послышалось
топанье сапог убегающего впопыхах человека. Она впустила меня: он оказался
трусом, я - героем. Я был горд, она - очень нежна. В ту ночь она научила
меня одной невинной штуке: после того как мы кончали - а это по молодому
ражу у меня происходило раз шесть-семь за ночь, - она клала мою руку себе на
лобок, а сама сжимала в кулачке мой отросток. Отчего-то делать так мне
раньше в голову не приходило, да и не было места для таких ласк - в постели
с девочками я и не спал почти никогда, все по чердакам да по лавочкам или
наспех на неразобранной тахте, пока родители на работе...
Когда на рассвете она выпустила меня в сад, шепнула: живи у меня.
Яблоки все так же глухо падали на землю, их бока ярко светились в
мокрой спутанной траве. И все та же шальная легкость, чувство обладания не
женщиной - миром: больше никогда я не испытывал этого, только стыд и
похмелье. Быть может, оттого я парил, что она не ждала от меня слов и
обещаний, и соединения наши были, так сказать, ботанического характера, как
у цветов...
В тот последний вечер я не смог ей сознаться, что на другой день
уезжаю, хоть и порывался несколько раз за ночь, да все обрывался - все
некогда было. Помню, когда я уже сидел в автобусе, вдруг увидел ее: она
стояла поодаль одиноко, а потом, едва тронулись, схватила с головы косынку и
махнула ею - у меня горло перехватило.
Но впереди меня ждала жизнь, и я имел веские основания ожидать, что эта
будущая жизнь готовит мне еще много сладких подарков. А теперь, когда прошло
столько лет, сидя средь пьяных кандидатов технических наук за столом своего
школьного приятеля В., которому уже, как и мне, стукнуло сорок пять,
случайно вспомнив давно позабытую Верку, я вдруг подумал: а что, если б я и
впрямь тогда с ней остался? И жизнь, единственная бесценная моя жизнь,
прошла бы не в бесцельных мотаниях по миру, не по кабакам и невесть чьим
постелям, не в рисовании пошлых картинок на продажу, но в полях и
плодоносящих садах. Вот только яблоки я теперь не люблю - кусать жестко...
Весьма кстати на десерт к чаю хозяйка подала яблочное варенье.

НЕМНОГО ЛАЗУРИ

В дорогом отеле по незамысловатому имени Monte-Carlo Beach - с
собственным, как вы понимаете, пляжем, с видом на бухту Ангелов, на мыс, на
старый дворец князя, в квартале от которого сушится белье на веревках,
протянутых поперек средневековых улочек, на купол Большого казино наконец, -
давно не видели подобной компании. А может быть, не видели никогда.