"Николай Климонтович. Конец Арбата (Повесть)" - читать интересную книгу автора

утром снизу заметил нашу палатку. А поставь мы ее чуть глубже, ближе к
кустам...

12

И Шурка заделался заядлым туристом. Он предался этой напасти со всей
страстью: ходил и по Москве в резиновых сапогах с завернутыми наружу
голенищами и в штормовке, обзавелся непременной семиструнной гитарой, освоил
три аккорда и довольно приятным молодым баритоном горланил, тарахтя по
струнам:
Все перекаты да перекаты,
Послать бы их по адресу,
На это место уж нету карты,
Плывем вперед по абрису...
И любил растолковывать остававшимся вне туристской культуры отсталым
своим сестрам, а заодно и мне, что такое этот самый
"абрис".
При этом Шурка не ограничился компанией из своего техникума - уже
осенью на первом курсе он на туристском слете познакомился со студентами
МИИГАиКа - Московского института инженеров геодезии, аэрофотосъемки и
картографии, так, кажется, эту аббревиатуру следовало расшифровывать.
Студенты были, разумеется, старше его года на три-четыре, взрослые, можно
сказать, ребятки и девицы, и, помнится, Шурка однажды с одним из них меня
познакомил. Это был малый по имени Марик с довольно хулиганистым выражением
лица, это выражение ему придавал свернутый в какой-нибудь подростковой драке
на сторону нос.
Марик показался мне простоватым и неотесанным, но Шурка им восхищался,
у него с возрастом развилась эта особенность - влюбляться в людей, которые
хоть в чем-то задели его воображение. А Марик был бывалым, не без храбрости
и предприимчивости, веселым и взрослым на Шуркин вкус туристом.
Этот самый Марик говаривал, что велит женщине во время акта все время
отвечать на вопрос: что я с тобой делаю? Еще он учил, что главное - залезть
рукой девке в трусы и нащупать там одно специальное место, и если нажать на
него, то она даст непременно, только вот надо это место знать... Мне все эти
Мариковы откровения казались хоть и интригующими, но неприятно
вульгарными, а глядя на него самого, я не понимал, где находятся девицы,
которые соглашаются лечь с ним в постель. Впрочем, наверно, я был слишком
строг, потому что, без сомнения, ревновал к Марику своего дядюшку. Тот же
неустанно учился у Марика каким-то туристским премудростям и записывал за
ним слова все новых туристских песен. Кстати, кончил Марик почти героически:
на одном из этих самых туристических слетов, происходивших в начале ноября,
в то время, как вся страна обязана была ходить на демонстрации и праздновать
день большевистского переворота 1917 года, он организовал на лесной опушке
студенческое травестийное действо, пародировавшее главный партийный ритуал.
Никогда не читавший, надо думать, Бахтина, Марик тем не менее интуитивно
имитировал коммунистические обряды по законам карнавала: была построена
трибуна из бревен, узнаваемо имитировавшая форму ленинского мавзолея, на ней
стояли "вожди" в шапках-ушанках и длинных трусах и помахивали ручками; перед
трибунами текла
"народная масса", несшая национальные хоругви - с наклеенными на них