"Николай Климонтович. Конец Арбата (Повесть)" - читать интересную книгу автора

"Извини, что долго не писал, виновата эта проклятая жизнь командира:
надо навести порядок, а тогда уж и спать спокойно, зная, что никто у тебя не
напьется и не замерзнет. Две недели назад был такой случай. Замерз один
парень, и я сам ездил в
Читу, отправлял его на запад. Не его самого, конечно, а то, что от него
осталось... Командовать мне тяжело - не привык.
Приходится постоянно прибегать к хитростям. Видишь ли, дисциплины здесь
нет никакой, это ж не строевые войска, где за невыполнение приказа сажают на
губу. А здесь, если не стоишь над душой, ничего никто делать не будет, дверь
в казарме не покрасят. Приходится искать "жертву", того, кто в самоволку
подался или вне строя в столовую отправился, и уж ему-то и вчинять наряд...
Живу я почти как на гражданке, только бытовые условия, конечно, много хуже.
Никак не могу привыкнуть жить без теплого туалета. По-моему, это свинство -
делать туалеты неутепленными".
В письмах появляются просьбы, всегда в постскриптумах: скажем, прислать
новую записную книжку - "ты знаешь, мне нравятся большие и солидные", или
переписать для него полный текст
"Гражданки Парамоновой" - "нужно страшно, его можно достать в клубе на
Козицком". Речь идет о недолго существовавшем Клубе туристической
самодеятельной песни в Козицком переулке, куда меня не однажды приводил
Шурка. Впрочем, Галич туристом не был и
"туристических" песен не пел.

16

"Ездил в Читу в командировку, а когда вернулся - меня ожидал сюрприз.
Из Читы в мое отсутствие приезжал какой-то полковник и приказал перевести
меня на положение военного строителя со снижением в звании до рядового. Пока
я отсутствовал, мой солдат напился. Причем напоили его люди из другой роты.
Вначале он на месте побалагурил, а потом его потянуло на подвиги. Взял на
стройке пятилитровый чайник краски и понес в соседнюю деревню продавать.
Продал, добавил, естественно, отправился на танцы, нашел себе
четырнадцатилетнюю дуру и изнасиловал ее. Может, все и прошло бы
незамеченным, она и сама с радостью рассталась с невинностью, вот только он
порвал ей щеку. Тут и началось: ее родители заахали, кто-то вспомнил, что
она шла по улице с солдатом, ее прижали к стенке, и она все рассказала.
Тотчас приехал следователь, и завели дело. Теперь этому парню светит не
меньше пятнадцати в лучшем случае, в худшем - сам понимаешь...
Об этом случае доложили аж командующему округом, и тот прислал
полковника разбираться. У того времени в обрез, он и наложил всем
несправедливо суровые взыскания, а ком. взвода, то есть меня, и старшину
приказал снять с должности. Меня это мало тронуло. Мне сейчас наплевать.
Правда, ком. части вызвал к себе, долго беседовали, он сказал, что нехорошо
получилось, хотя никто в этом не виноват. Посетовал, что тяжело терять таких
сержантов и т. д. На прощание пообещал, что как только осудят этого фраера,
то сразу вернут звание. Но мне и на это наплевать, пусть делают как хотят.
Скажут полы подметать - буду подметать. Вот только плохо - сразу же, как
сняли с должности, перевели в другую роту. Старшина там был кусок, т. е.
сверхсрочник, и сразу мне не понравился. Косился я на него, косился, и он
почувствовал, конечно, во мне враждебность, стал тоже коситься.