"Николай Климонтович. Последние назидания" - читать интересную книгу автора

две девочки, заливал я, внучки дедушки, как их звали - Тата и Лена. Девочки
были с во-от такими бантами, а одна говорила по-немецки... Срезался я, лишь
когда дошел до
Бибигона и принялся витиевато описывать детали его костюма. Вечером,
когда меня уложили за ширму, сквозь сон я слышал разговор взрослых:
- Да, врать он мастак. Такой маленький, но уже весь в отца, -
раздраженно говорила мать.
- Но, Светочка, какое воображение. Он определенно будут сочинять.
- Да уж, - согласилась мать.
Зачем я врал, ведь бабушка учила меня быть честным, а рос я послушным
мальчиком. Наверное, обида направляла меня. Меня обманула воспитательница и
никуда не повезла. А ведь я так доверился ей, что с удовольствием держал
свой пустой горшок над головой, не испытывая неудобств, напротив - выказывая
рвение. Не смысля ничего в межгосударственных мероприятиях, побывав
детсадовским сиротой, я узнал, что и бабушка, и родители, один раз уже
совершив такое, и в другой раз могут меня куда-нибудь подбросить и покинуть.
И, может быть, больше уж не вернут назад. Скорее всего проглотив самую
обидную обиду в мире - быть оставленным, я подсознательно стремился им
понравиться, чтобы предотвратить такой ход событий. А быть может, в этом
вранье был оттенок злорадной мести: вы вот как со мною, ну и пожалуйста, я и
без вас отлично провел время...
Теперь они все и впрямь покинули меня. Я уже пережил это, смирился, как
все мы покоряемся ходу событий. Но чем дольше я живу, тем меньше понимаю,
отчего угадал Бог Бибигона упасть с Луны именно на эту, такую холодную и
бесприютную, часть суши. Ведь в запасе в его время были еще пять шестых
сухой поверхности земного шара. Это ж надо было так попасть. Уж лучше было
бы ему упасть в мировой Океан. И захлебнуться соленой волной. Что ж, быть
может, еще не поздно.
Никогда не поздно.

КАК ПРОИЗНЕСТИ Л И Р

Говорили, позже она вышла замуж за профессора психиатрии. Причем не
просто профессора, но - из института Сербского, что в среде
порядочных людей считалось совершенно неприличным, столь одиозной была
репутация этого заведения - флагмана, так сказать, карательной психиатрии .
Но это все позже, много позже, а тогда, в мои самые ранние годы, это была
красивая и разбитная бабенка с довольно смешным именем Наташка Толпыгина -
одинокая, безмужняя и бездетная.
Мне ее фамилия живо напоминала сказочного Топтыгина, тем более что я не
мог тогда это слово правильно воспроизвести.
Толпыгина была коллегой матери по логопедической профессии, работала с
ней на одной кафедре и числилась в близких, хоть и младших, подругах. Трудно
теперь сказать, знала ли моя мать о ее прошлом.
Быть может, Толпыгина скрывала свои былые печальные обстоятельства от
сослуживцев и начальства, а именно то, что оттрубила не меньше шести лет в
лагерях. У нас дома никогда об этом не говорили, но я недавно наткнулся на
ее имя в одних лагерных мемуарах. Выходило, посадили ее году в сорок
восьмом, забрав из десятого класса. Повод, как было у них принято, оказался
курьезным. Она с матерью - отец погиб на фронте - жила на Арбате в отдельной