"Даниил Клугер, Виталий Бабенко. Двадцатая рапсодия Листа " - читать интересную книгу автора

перепутал стоявшие рядом книги и вместо "Севастопольских рассказов" ухватил
томик Чернышевского.
Ошибка разъяснилась, но вместе с тем возникло чувство недоумения:
откуда, каким образом взялась эта крамольная книга в моем доме? Я вновь
раскрыл томик. Титульный лист был написан от руки: "Журнал "Современник",
1863 год". Никогда ранее я ее не видел, да и, по совести говоря, никакого
желания читать "Что делать?" не испытывал. И мне вовсе не понравилось то,
что кумир нынешних юных вольнодумцев, к тому же запрещенный цензурой,
нежданно-негаданно встал на полке вместе с глубокочтимым мною Толстым.
Запрещенный цензурой... По сути, дело даже не в запрете. В молодые годы я
удосуживался читать сочинения, запрещенные властями, и такое чтение, что
греха таить, доставляло мне известное удовольствие, щекотание нервов. Но то,
что я слышал об этом романе, заставляло меня чураться его. И вот - на
тебе...
Единственным объяснением было то, что книгу, по всей видимости,
принесла моя Елена Николаевна. В самом деле, ну не Домна же вдруг воспылала
страстью к чтению, да еще такому! В раздражении я направился к двери, чтобы
немедля сделать дочери внушение, но, по счастью, вовремя сообразил, что
время уже далеко за полночь и девочка моя, надо полагать, видит десятый сон.
Я замер у двери в ее спальню, осторожно приоткрыл створку и прислушался
к ровному дыханию дочери. Затем тихонько затворил дверь и вернулся к своему
креслу. В конце концов, не поздно будет и завтра основательно поговорить с
нею и со всей строгостью спросить, кто и с какой целью внушил ей интерес к
сочинению, признанному многими уважаемыми людьми безнравственным.
Впрочем, в ответе я был уверен вполне: книгу ей дал сын госпожи
Ульяновой Владимир. И значит, мое недовольство сближением дочери и студента,
исключенного из университета за неблагонадежность и сосланного в
родительское имение под негласный надзор полиции, диктовалось не только
отцовской ревностью - чувством, которого я, признаться, стыдился.
Негодуя на "нашего студента", я тем не менее тут же вспомнил и ту роль,
которую он сыграл в недавнем происшествии. Нельзя было не признать, что без
него мы, возможно, никогда не узнали бы о несчастной, чье тело покоилось на
дне Ушни, - по крайней мере, до весны. Я вновь подивился наблюдательности
молодого человека и его умению подчинить себе даже такого человека, каким
был наш урядник, - бывший вахмистр Сибирского Казачьего войска отличался
крутым нравом.
Разумеется, молодой Ульянов - личность незаурядная. Но таким скромным и
непритязательным людям, как мы с дочерью, лучше все же держаться от него
подальше. Ей-то уж во всяком случае. Вот ведь и Александр, старший сын Марии
Александровны и Ильи Николаевича, тоже был весьма незаурядным молодым
человеком, я бы сказал - блестящим. И что с этим несчастным юношей сталось?
А в итоге - со всей семьей? Нет-нет, не стоит Аленушке забивать себе голову
опасными писаниями Чернышевского и сомнительными рассказами Ульянова.
Окончательно решив утром серьезно поговорить с дочерью, я уже совсем
было собрался вернуть книгу на полку, но, повинуясь какому-то неясному
чувству, еще раз пробежал глазами отрывок, ранее прочитанный по ошибке. И
обратил внимание на странное созвучие начала романа недавнему происшествию и
моим мыслям.
Удивительные порою случаются совпадения в жизни, кто этого не знает?
Бывает, молния в одно место дважды ударяет, бывает - но очень редко, - что