"Даниил Клугер, Виталий Бабенко. Двадцатая рапсодия Листа " - читать интересную книгу автора

сегодня, хорошо за полночь, подъехали к дому, вдруг вижу: будто какая тень
от ворот метнулась. Думал - показалось, ан нет! Во дворе, у ворот самых,
что-то чернеет. Вот, не угодно ли. - Он указал на сверток. - Видать, через
ворота перебросил.
- Кто перебросил? - спросил я, внимательно разглядывая сверток. - И что
здесь такое?
- Уж и не знаю, кто. Кузьма божится: никого не было, а тень мне
привиделась. А ежели не привиделась, говорит, так, может, сам черт
проскочил. Или душа утопленника никак не успокоится. Ну, Желдеев и не такое
отморозить может. - Урядник раздраженно покрутил головой. - Вот ведь
человек - что он есть, что его нету. Глаза вроде на месте, голова тоже как
надо сидит, но если требуются меткость взора и память ума - хоть убей, от
блажного дурачка и то больше толку будет. А еще сотский называется... -
Никифоров махнул рукой. - Словом, не знаю, кто к дому подбирался, а только
вещи здесь очень даже интересные. Извольте убедиться. - Он вынул из кармана
перочинный нож, разрезал бечеву. Увидев мой удивленный взгляд,
пробормотал: - Ничего, это я уже потом сам перевязал, чтоб нести удобно
было...
Урядник развернул темную рогожу, а там обнаружились и вправду очень
интересные вещи: хорошего покроя длиннополый сюртук из коричневого сукна с
атласными отворотами, того же цвета бекеша, шевровые сапоги с низкими
голенищами, темно-серые верблюжьи штаны. Все - добротное, сшитое не без
изящества.
Поверх вещей лежал юфтевый бумажник с вытисненным на нем вензелем "R" и
"S", уже виденным нами.
- Да, - сказал Никифоров в ответ на мой вопросительный взгляд. - И
размеры подходят нашему утопленнику.
Он повертел в руках бумажник.
- Да только пуст он, портмонет-то, - ни бумаг, ни денег... - Никифоров
вздохнул. - Вот разве одна бумажка в нем застряла. Из-за нее я к вам и
пришел.

Урядник раскрыл кожаный баул и вытащил из него сложенный в четыре раза
лист бумаги.
- Написано тут что-то, - сказал он. - Не по-нашему. Подумал - может, вы
прочтете, Николай Афанасьич? Глядишь, и прояснится дело-то - кто такой да
зачем в холодную воду полез. А? - Он протянул мне листок. Я развернул.
Действительно, примерно половина листа была исписана стремительным
почерком.
- Увы. - Я развел руками. - Я, Егор Тимофеевич, владею французским, а
это не он. Похоже на немецкий. Вот тут, над "о", две точки. Называется
"умлаут" - так немцы пишут. И многие слова с заглавной буквы. Тоже немецкая
манера.
Говоря так, я, разумеется, лукавил. И немецким языком владел уж не
хуже, чем французским; как же без этого, коли хозяева мои прежние частенько
между собой по-немецки разговаривали. Да и нынешние хозяйки и их дети то и
дело вставляли в речь немецкие словечки и выражения. Так что смысл письма,
обнаруженного урядником, мне был вполне понятен. Но захотелось мне
познакомить с находками молодого Ульянова. И, дождавшись, чтобы огорченный
урядник раскрыл баул и собрался уже спрятать туда листок, я осторожно