"Даниил Клугер, Виталий Бабенко. Двадцатая рапсодия Листа " - читать интересную книгу автора

одинаковое выражение: осознание важности ситуации. Я уже давно заметил, что
именно такой контенанс в действительности соответствует внутренней
растерянности и неуверенности. И вывел теперь из этого, что и Владимир ни в
какой мере не знал, что именно следует делать. Он утвердил для себя только
лишь то, что надобно спасать невинного человека, каким представлялся ему
Яков Паклин, а дальше... а дальше только и остается, что с копьем на
мельницу. Благо мы как раз на мельницу и направлялись, разве что не
ветряную, а водяную.
Тут в голову мне пришла мысль, изрядно меня насмешившая. Я вдруг
подумал, что даже внешне мы, словно рыцарь Ламанчский и его оруженосец,
представляли самые что ни на есть противоположности - только в кривом
зеркале по отношению к героям романа. Комическая сторона тут заключалась в
том, что "рыцарь" наш росту был невысокого, ниже среднего, а строением
отличался скорее женственным, нежели мужественным. "Оруженосец" же был на
голову его выше, изрядно мускулист да и похудел за последний год изрядно.
Экипировались мы тоже по-разному. Про шинель и башлык, равно как про
шубу и картуз, я уже упомянул. Были на мне еще теплые сапоги и рукавицы, а
студент наш именно что студентом и выглядел, в своих хромовых сапожках-то -
в таких только на балах и танцевать, но уж никак не по снегу бегать. О
рукавицах я и не говорю - Владимир так торопился, что не надел их, и сейчас,
оказавшись на морозе под лучами яркого и совершенно не греющего, словно
нарисованного солнца, спешно упрятал руки в карманы. Не знаю, что уж это за
мода такая - ходить зимой без шапки да без рукавиц, да мода здесь, пожалуй,
вовсе и ни при чем, одно слово - студенческий форс.
Понятное дело, каракулевый воротник шинели Владимир поднял, чтобы
защитить покрасневшие уши, и башлык все-таки накинул на голову. Вид у него
при этом был донельзя юмористический, прямо как из журнала "Осколки" или,
того пуще, из "Сверчка". И то сказать - башлык поверх головного убора это
одно, но тот же башлык на непокрытой голове - совсем иное, чистый шутовской
колпак. Да ведь, если внимательно посмотреть, кем был тот Дон Кихот, из
романа, - разве не шутом?
Хорошо еще, что зима в этом году была обычная - не слишком суровая,
однако же и не чрезмерно мягкая. И ведь что удивительно: пошли мы пешком, а
о санях даже и не подумали. Не было ничего проще, чем дойти до моего дома,
крикнуть Ефима и приказать ему запрячь сани. Пять-десять минут, и розвальни
с теплой полостью были бы к нашим услугам. Однако же мы так торопились -
совершенно непонятно почему! - что никакие подобные идеи нам и в головы не
пришли.
Пока мы шествовали по улице, я вновь обратился мыслями к событиям
последних двух дней. И выходило так, что, с одной стороны, Владимир, может
быть, и прав, а Никифоров - нет. Но, с другой стороны, ведь сам же студент
наш и подсказал, что вещи утопленника во двор уряднику подбросил мельник. И
я прекрасно понимал: столь веское и единственно материальное доказательство
причастности к преступлению перевесит любые рассуждения о невиновности
Паклина. Да к тому же я вспомнил поведение Якова Паклина в тот день, когда
были сделаны страшные находки. Любой, самый непредубежденный человек признал
бы: странновато, весьма странновато вел себя мельник. То есть, в тот момент
я ни о чем таком не думал, однако же сейчас вспомнил и растерянность
мельника, и страх его, проявившийся еще до второй находки, - страх, за
которым видел я теперь нечто большее, нежели просто испуг от близости