"Федор Федорович Кнорре. Весенняя путевка" - читать интересную книгу автора

кто ее в этом подозревал, воскликнула Тоня и оборвала плач. - Даже ни
капельки! У меня губы не пухлые, пускай у меня глазки с прищуром и четыре
зуба железные во рту, пускай, пускай! А что ж, одним красивым или чем
знаменитым... жизнь? А я обыкновенная, а вот тоже хочу, двадцать четыре дня
за всю жизнь я хочу! Казните, вот казните!
- Да уж я-то казнить не буду. - Лина погладила ее по руке, и Тоня
стала плакать, потихоньку, приостанавливаясь, чтоб перевести дух, и
всхлипывая, нежно усмехаясь и опять прерывисто всхлипывая:
- Я Тонька, Тонька всю-ю жизнь, всем я Тонька!.. А он меня Тошей
называл и руки целовал.
- Он плакал на вокзале или мне показалось?
- Нет, не показалось. Плакал. Он у меня прощенья просил... За что?
Жалел меня, а уж я его... Он веселый, добрый, а кроме меня, никто этого не
знает. На работе очень ценят... А как его не ценить... - Она с трудом
удержала слезы, мешавшие говорить, а ей ужасно хотелось сказать. - Он мне
одной всю свою жизнь пересказал, чего и сам про себя не знал, так он мне
объяснил: слушаю, говорит, что я тебе рассказываю, все это правда сущая, а
сам я это будто в первый раз про себя слышу и даже удивляюсь...


Истекали, из рук ускользали отпущенные судьбой дни, отмеченные
прописью на печатной карте путевки, и невозможно было поверить, что ничего
нельзя поделать - послезавтра эта койка уже будет не твоя, этим одеялом
укроется другая, и, сидя на твоем месте в столовой, другая будет намазывать
ломтик хлеба селедочным паштетом, отламывать кусочки рубленой котлеты и,
прихлебывая чай, приятно улыбаться, заводя знакомство с новыми соседями...
В их палаточной компании у всех стало не хватать денег. На каждом шагу
не хватать. На билеты в кино, на пиво и самую жару, на вечер в их любимом
кафе, где уже кивали и улыбались им знакомые официантки.
Вечером на террасе кафе под тентом за столиками, освещенными
лампочками, они ели какие-то теплые салаты и пили из маленьких рюмочек
что-то невкусное, пахнувшее лекарством, но рядом для них играл оркестр, и
морской ветерок шевелил круглые фестоны полосатого тента, а внизу под
террасой медленно текла толпа гуляющих, прислушиваясь к оркестру, который
играл "для них", и снизу было видно, наверное, как Лина лениво тянет
коктейль через соломинку из холодного бокала, и никто не знает, что ей
совсем не вкусно, и прическу ее видят и светло-голубое платье без рукавов,
про которое он сказал: "Тебе идет!" - и оно навсегда стало ее любимым, даже
благодарно любимым (за то, что оно есть, ведь его могло бы и не быть).
Точно все повернулось другой стороной: чувствуя на смуглой щеке
розоватый отсвет абажура маленькой лампочки на столе, она у всех на виду со
своим возлюбленным в самом деле, вправду сидит вот за столиком, а не глядит
из темноты пятнадцатого ряда партера с билетом на один сеанс в кармане, как
на сияющем экране под музыку пресыщенно потягивает из бокала изысканно
утонченный напиток какая-то прекрасно несчастная, или презрительно
равнодушная, или просто сказочно счастливая девушка с великолепными
волосами и розовым отсветом на округлой щеке...
Они не спеша вернулись в палатку, и тут-то выяснилось, что надувного
матраса нет, он по дешевке продан кому-то из вновь приезжих - обменян на
вечер под колышущимся тентом у розовой лампочки.