"Федор Федорович Кнорре. Не расцвела" - читать интересную книгу автора

Когда он вышел из буфета, денег на билет осталось еще меньше, и он
почувствовал, что его охватывает такое горькое ожесточение и безнадежность,
что принял решение прекратить ей писать письма, чтоб заставить и ее
испытать хоть частичку своей обиды и горя.
Напрягая все силы, он еле удержался от того, чтобы не написать ей на
следующий день; он еле удерживался целую неделю и совсем отупел и измучился
от борьбы с собой в последующие дни и недели.
Он еле дождался дня начала занятий в институте и ее приезда - так не
терпелось ему поскорее показать ей, что он ее не ждал, что он так же
холоден и равнодушен к ней, как она к нему.
И оба они встретились, как задумали, точно чужие и разговаривали
совершенно как чужие: свысока и холодно-насмешливо повторяя, что каждому из
них "все понятно" и "совершенно не о чем больше говорить".
И по дороге домой они непрерывно кололи друг друга насмешливыми
фразами и презрительными предположениями, а на черной лестнице около ее
двери они не меньше трех раз попрощались окончательно и совсем как чужие, и
тут у обоих точно завод кончился, они совсем выбились из сил и оба упали
духом. От всей ожесточенной гордости, так хорошо поддерживавшей их силы в
течение всего дня, к этому моменту осталось столько, что не хватило бы и на
котенка. Она опустилась на пыльную каменную ступеньку черной лестницы и
неутешно заплакала, крепко ухватившись за железные прутья перил и
прижимаясь к ним мокрой щекой, а он, захлебываясь, целовал сквозь шершавое
платье ее колени, натыкаясь губами на пуговицы.
Наперебой они обещали пожертвовать один ради другого всем на свете,
начиная с жизни, так что все остальное казалось уж просто пустяками... До
чего же странно, почти невероятно было это теперь вспоминать... он,
захлебываясь, плакал и целовал, прижимая к лицу, ее согревшиеся наконец, с
запахом железа ладони, а она его гладила и утешала... Подумать только. Она
его утешала. В тот день, в ту минуту, единственный раз она была сильнее
его...
Нет, был еще один случай в их жизни, когда он с удивлением
почувствовал, что она сильнее его. Это было всего три дня назад, когда он,
старый опытный врач, с глазами, покрасневшими от бессонницы, дрожащими
руками готовил для нее шприц для ненужной, бесполезной уже инъекции, а она,
взглянув на него терпеливыми, усталыми глазами, сделала чуть заметный знак:
"Не нужно". Он сурово и непреклонно продолжал приготовления с уверенным
видом (он умел обращаться с нервными больными). И вот тогда-то она, вместо
того чтобы спорить, покорно улыбнулась и прикрыла глаза, точно сказала:
"Ну, если тебе так будет легче..." И он, приготовившийся деспотически
побороть любое сопротивление, не считаясь ни с какими там нервами или
переживаниями, делать свое дело до конца, вдруг опустил руки, сгорбился и
медленно уронил свою большую, тяжелую голову на одеяло, чувствуя, как ее
сухая, покрытая морщинками рука медленно поползла, точно на гору, едва
касаясь, по его щеке и, так и не добравшись до самого верха, слабо
погладила седые и жесткие волосы у виска...
А после этой сумасшедшей истории на лестнице все пошло хорошо и
гладко, и она всегда была около него, и поэтому он снова перестал
мало-помалу думать о ней. Он вовсе не хотел сбивать ее с хороших, только
немного порывистых и восторженных решений, какие бывают у слабых людей.
Нет, все вышло как-то само собой. Он-то крепко стоял на обеих ногах, а она