"Федор Федорович Кнорре. Не расцвела" - читать интересную книгу автора

была слабенькая. Вероятно, и с его твердой поддержкой ей нелегко было бы в
жизни, а получилось так, что бороться ей приходилось больше всего со своей
любовью к нему, с ним самим, с его желаниями, интересами. А с ним она
совсем не умела бороться, ничего не умела от него отстоять...
Она всегда была с ним рядом, и ему всегда казалось, что впереди еще
много времени, когда он успеет подумать о ней. И вот теперь времени у него
сколько угодно, и он сидит и думает о ней. Теперь, когда ничего нельзя
изменить, даже сказать, объяснить. Даже подушку поправить, даже нагнуться
поднять ей моток шерстяных ниток, которые она постоянно роняла, даже сахар
помешать в ее чашке ложечкой - ничего...
Давно наступили сумерки, потом темнота, потом в саду за окном зажегся
фонарь, и в комнате посветлело, а он все сидел и думал, думал.
Наконец он почувствовал, что колени ему чем-то тепло пригревает, и
понял, что маленькая такса жены давно, тихонько посапывая, лежит у него,
как лежала всегда на коленях жены. Он покосился вниз и увидел рыжеватую
мордочку с обвислыми ушами, вздохнул. Почему-то ему не захотелось ее
тревожить, и он так и остался сидеть, глядя, как за окном, в свете фонаря,
мокрые листья на кустах смородины, отброшенные порывами ветра с дождем,
дрожали на натянувшихся стебельках, точно на зеленых веревочках, отгибаясь
все сильней, перевертывались светлой подкладкой вверх и потом вдруг
повисали, успокоенно покачиваясь до нового порыва ветра.
Так прошел этот вечер и ночь и еще много вечеров и ночей.
Собак при доме стало больше прежнего. Кроме маленькой, состарившейся
таксы с больной лапой в будке давно уже жил мордастый рыжий такс и
красивая, не очень породистая овчарка со своим уже совсем беспородным
щенком.
Днем, когда старый хозяин уезжал на работу, в саду становилось
пустынно и тихо. Тени деревьев, покачиваясь, ложились пятнами на мягкую
траву, полную стрекотанья и влажного запаха зелени.
Овчарка со сдержанным изяществом играла со щенком, перевертываясь на
спину и снисходительно покусывая его маленькую голову, умещавшуюся у нее в
пасти, потом встряхивалась и отходила в сторону.
Щенок шел и заваливался спать на такса, терпевшего это с неизменным
добродушием сытого, всем довольного и слегка придурковатого здоровяка.
Старая маленькая такса терпеливо ждала наступления вечера, а потом
уходила на макушку маленького заросшего травой холмика и садилась на задние
лапы, приподняв повыше морду, чтоб трава не мешала ей видеть дальний конец
пыльной дачной улицы, откуда должен был появиться хозяин.
Вечером громко звякала щеколда и появлялся хозяин, осторожно
протискивая свой толстый живот в узенькую калитку, и собаки бежали его
встречать.
Щенок суетился у него под ногами, изо всех сил тянул и слюнил,
стараясь оторвать, шнурки от ботинок; овчарка, приветливо и сдержанно
улыбаясь, терлась головой о его колено, радуясь его возвращению, а такс,
который просто любил всякий шум и толкотню, весело подскакивал на кривых
лапах и, когда его отталкивали, не переставал веселиться и мчался впереди
всех к дому, болтая ушами, языком и толстым хвостом.
Маленькая такса, прихрамывая на поврежденную лапу, очень спешила, но
прибегала последней, прямо к крыльцу, и на верхней ступеньке садилась на
дыбки, накрест сложив передние лапки, и повизгивала с закрытым ртом,