"Валентин Костылев. Питирим (Роман, Человек и боги - 1) [И]" - читать интересную книгу автора

Пойдет брага через край - не удержишь. А такое уже есть. Царю нужны
деньги на войну, царь приказал подушную перепись произвести, а некоторые
расколоучители в керженских лесах пошли против: учат народ бежать от
переписчиков, как от "уловителей антихристовых". И многие раскольничьи
толки царя на молитве не поминают и крестьянам внушают о царе не молиться.
Рубить для кораблей лес тоже не идут. И тут пугают "антихристом"... "Это
не царь-государь, - говорят вожди раскола, - который чернь разоряет, а
больших господ сподобляет, но антихрист". По деревням ходит сочинение
"Врата", в котором написано, что не надо платить даже и податей. Вот куда
пошло!
Духовный приказ чутко ко всему прислушивается, зорко приглядывается и
жестоко наказует подозрительных. Не успевают чернила просохнуть об одном
враге, тащат за шиворот нового. От битья шелепами руки болят и поясницу
ломит у дьяка Ивана Спиридонова и у самого преосвященного.
Дьяк устал. Дьяк хочет жить, а некогда. Невозможное дело быть дьяком
у преосвященного! Грозен владыка нравом и, - что таить от себя? -
несправедлив и мыслию божий генерал. За что он бросил в подземелье
курчавого парня? Над этим третьи сутки ломает голову дьяк - так и не
додумался.
Весна. Тянет на волю, в посад. Сегодня звал к себе на посиденье
правитель кабацкой конторы отец Паисий. Открыл он еще третий кабак, во имя
отца и сына и святого духа! Мошну государеву набивать. Хотел отец Паисий
показать диковинных красавиц, приведенных им из Городца, из цыганского
табора. Тошно сидеть здесь, ковыряя от скуки в носу. А парень, понятно, не
виноват ни в чем и приведен по некоторой неизвестной никому причине. Такие
случаи бывали. Это тайна самого владыки.
Из Дмитровских ворот по двору прошагало десятка два гвардейцев,
недавно присланных в Нижний из Питера по требованию Питирима. Вдоль стены,
в мусорных кучах, возились псы, одичалые, зубастые, бегая за сукой.
Скулили.
- Кобели проклятые! - икнул дьяк Иван с досадой и опять сел за
бумаги.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Набухают почки на сиренях. Лиловая дымка безмятежности в кремлевских
садах. По Ивановскому съезду изредка сходят к Волге монахи Духовного
приказа поить и купать лошадей. Лица монахов, бронзовые от загара, заросли
волосами, как крыши кремлевских приживальщиков бурьяном. Путаясь сухими
ногами в черных узких рясах, монахи шагают угрюмо, задумчиво. Брови хмуро
сдвинуты. Монахи кричат на коней, которых тянут за собой, - сипло, злобно.
Волга велика и широка - об этом сложено много песен, и поют их
рыбаки, отваливая в челнах от нижегородских берегов. И часто можно
слышать, как весело и задорно разливается буйная песня по реке, песня о
былом удальце вольницы понизовской - о Степане Разине. Жив он в народе, не
умер. Недаром архиерейские мушкетеры стреляют из монастырских кустов по
тем челнам, в которых песенники вспоминают старь.
А почему? Кому помешало веселье речных странников? Кого возмутили
безвестные скитальцы волжских пустынь? Об этом думать не велено.
Шепчутся по секрету посадские - смута еще не кончилась. Смута