"Валентин Костылев. Питирим (Роман, Человек и боги - 1) [И]" - читать интересную книгу автора

на Гжатской пристани, в Смоленске, Брянске и в других местах. Поплатилось
бы головою многое множество людей. Ничего, обошлось благополучно, только,
на диво всех глазевших горожан, внизу, на Оке, судно с мукою и людьми
полыхнуло. Да так, что ничего и не осталось.
О горе! о напасть! - каждый год "красный петух". Тщетно ищут
виновников. Кто они? По обыкновению кивают в сторону керженских и
ветлужских лесов - "там-де много разного незнаемого люда" и раскольников
нераскаянных тьма-тьмущая, и голь кабацкая есть.
А сыск бургомистра Пушникова якобы имеет подозрение и на мордву,
которая повадилась-де ездить на богомолье в Благовещенский монастырь, а
народ мордва, известно, скрытный и мечтать любит. О чем его мечтание,
допытаться невозможно даже огненным калением.
Так и сяк судили и рядили у своих домов мирные, напуганные этой
тройкой, горожане.
К комарам прибавились жуки-жужелицы; со всего размаха щелкали камнем
в лоб, гудели, "аки дьяволята", и падали, царапаясь, за ворот, под
рубашку. Как не взвизгнуть!
Однако пора по домам.
И решили, - хочешь, не хочешь, а тройка всенепременно из Питербурха,
и, безусловно, с каким-либо новым царским указом, и, конечно, во всем
расплатятся теперь посадские тяглые: купцы, мещане и монастырская братия
(ее тоже не милуют). А деньги за пожары, конечно, опять ненасытному
вельможе князю Меньшикову.
Никто его, батюшку, не видал (век бы и не видеть!), а только слыхали,
но денежки отправляй важному вельможе в срок с особо выбранными гонцами
дважды в год. А это ой-ой как много!
Навздыхались, наохались бородатые и, почесываясь с великим усердием и
позевывая в ладони, обидчиво поползли в свои норки-домики. Утро вечера
мудренее.
Нижний засыпал тихим, покорным сном. Рассыпались звезды над лесистыми
Дятловыми горами, на которых примостились домики и церкви Нижнего, окружая
древний зубчатый кремль. Застыла недвижно ширь Оки, обнявшейся с Волгой. С
колокольни строгановской церкви на Рождественской поплыли певучие звуки
часов. А над лесами Заволжья росло, надувалось, мрачно колыхаясь, жуткое
багровое зарево.
Не ошиблись, оказывается, мелкие нижегородские людишки, все эти
хлебники, калашники, блинники, харчевники, ютившиеся в ветхих хибарках по
окраине, - народ черный, а дальнозоркий. И недаром говорится здесь: "Лежи
на боку, а гляди за реку". Едут в Нижний новые люди, не забывают, - из
разных мест. По улице идучи, хоть и шапки не надевай. Начальства
объявилось - не счесть! И все в зеленых мундирах, да еще с красными
отворотами, да в закрученных париках, и глазами на людей не глядят, а по
щекам будто хлещут. Страсти!
"Так и есть! Еще одного принесло: обер-ландрихтера Стефана Абрамыча
Нестерова. Главный судья по Нижнему будет. Вот уж истинно: "семеро
капралов над одним рядовым". Втихомолку душу отвели, все-таки, посудачили
по дворам, а на ночь, на всякий раз, покрепче ставни заперли, да богу
побольше, чем всегда, перед сном помолились. За последнее время сверчки,
тараканы и мыши поперли из дому, а это не к добру. И до чего бегут, -
насильно не сдержишь, так и сигают. Знай: или еще пожары, или иная какая