"Валентин Костылев. Питирим (Роман, Человек и боги - 1) [И]" - читать интересную книгу автора

свою красоту употребляти и к общему благу - вещь есть зело благоприятна".
Не так ли сказано мудрейшим греческим философом Аристотелем? Я постиг
учение. Сам император в Переяславле узрел усердие мое. Он дал мне власть,
а власть ссорит с людьми. Мне хорошо известно - осуждают меня за
употребление мною власти, данной мне от государя, в том, в чем я находил
неправду. Однако я презираю все могущие быть в свете рассуждения
относительно строгости моей в наблюдении правды... Ты знаешь, Петр строг.
А я, пожалуй, знаю людей не меньше царя. И не царь делает царство, а мы...
Питирим продолжал:
- Все в руках человеческих. Царь - помазанник божий, но никогда бы не
дождался он помазания от бога, если бы не было чина духовного... И никогда
бы ему народ не поверил в помазании божием, если бы архиерей на глазах у
народа не совершил сего. И божьи дела делаются людьми, ибо бог там...
Епископ небрежным движением руки указал на небо.
- А мы здесь... Его вы не видите и не увидите, а нас... - Питирим
ткнул перстом себя в грудь, - можете запомнить на вечные времена... Бог
без жрецов - не бог, а пустота, а царь в этой пустоте не был бы царем...
Наша власть выше царской... Он может уничтожить Питирима, но не уничтожит
поповской власти, ибо, уничтожив ее, погибнет и сам... Царь Грозный и тот
не справился с церковью.
Он улыбнулся широкою, довольною улыбкой, обнажив сильные, белые зубы.
Несмотря на свои пятьдесят пять лет, Питирим улыбался молодо, был
высок, черен, без морщин, смугл и держался твердо, по-военному, вперед
грудью, на которой лежал золотой наперсный крест с бриллиантами. Питирим
остановился против Елизаветы.
- Ты искала верного счастья? Тогда не бойся. Почитай обязанностью
быть полезной епископу. Но лучшие твои наслаждения, но самые драгоценные
награды твои будут заключены для тебя в моей человеческой любви к тебе.
Если душа твоя невинна, если пылает в ней тихое пламя добра, то в мирном
углу моем ты найдешь безмятежное и спокойное счастье.
Он приблизился к ней, благословил ее.
- Прелести плотские преходящи, сладость их исчезнет, яко туман в
летнюю зорю, а разум останется... Где ты найдешь тогда такого верного и
согласного с тобою товарища в радостях и печали?
Он гладил ее по голове и совсем тихо говорил:
- Менее стремись воображением к соблазну юности неразумной. Помни, в
наше лихое время не найдешь ты ни одного невинного, благородного,
исполненного высокими чувствами сердца юноши. Старость разумна. Отцовская
опека тебя ныне не отягощает. Сердечным теплом не обессилен я. В
числительные книги с усердием вникай, вот они... В них достоинство
человека, красота и тайна земной власти...
Рука епископа ласково коснулась бархатного переплета книги "Истинная
политика знатных и благородных особ" с золотыми тиснеными наугольниками.
- В ней зрелище духовное, уносящее разум человеческий в безоблачную
высь красот неземного царства. Без этой разлуки с земною суетностью не
может существовать человек, призванный властвовать, стоящий выше людей.
Шурша тафтою рясы, он низко наклонился к Елизавете. Широкие рукава
щекотали ее плечи. От бороды пахло розовым маслом. Жгли большие, ласковые
черные глаза. О них говорили с завистью и страхом нижегородцы. Они горели,
как свеча в темной келье, рассыпая такие же лучи, хотя густые ресницы и