"Валентин Костылев. Питирим (Роман, Человек и боги - 1) [И]" - читать интересную книгу автора

старались всячески укрыть их. Казалось, они улыбаются даже в гневе. Кто-то
на посаде пустил слух, что рожден Питирим от бродячего цыгана. Хотя, как
этому верить? Говорили про самого царя, что он не сын Алексея Михайловича,
а жидовин - "еврей из колена Данова". Мало ли что на посаде болтают? Одно
кажется правдою-истиной: "Мать безусловно родила его во грехе. Такие глаза
скрывают какую-то тайну". А некоторые люди из раскольников уверяли, что с
тех пор, как он изменил расколу, в нем "засел диавол, от этого глаза и
стали такими. Раньше были другие. Диавол руководит епископом". И все-таки
глаза епископа могли быть простыми, нежными, любящими, - об этом,
разумеется, никто не знает. Узнала об этом только одна она, Елизавета.
Епископ ушел опять в Духовный приказ плавной, твердой походкой
уверенного в своей необыкновенной силе мудролюбца, походкой епископа,
перед которым трепещут военные и гражданские власти.
При свиданиях с Елизаветой всегда говорил он один; казалось, он
забывал даже о ней и начинал думать о чем-то другом, говорил много
непонятного для нее. Часто обращался даже не к ней, а к окну, как будто
его там слушает много народа.
- Я люблю быть с народом, - заявил он Елизавете. - На днях поеду в
Пафнутьево, Балахонского уезда, учинить споры на большом всенародном
собрании с керженскими мудрецами.
Он часто поминал о керженских расколоучителях. Задорили, горячили
сердце его двести сорок вопросов, которые привез в Кремль диакон
Александр. Каждый день епископ просиживал целыми часами, исписывая склею
зелеными чернилами. А когда писал, смеялся, вскакивал, пил красное вино из
ковша и говорил Елизавете:
- Большого ума человек их составил, талант!
А потом заявил ей:
- Отца твоего я всенародно прощу, устроив подобающую церемонию, и
отдам ему две лавки монастырские, да за бороду оклад сложу, ибо торговлей
он промышляет знатно и полезен государству капиталами... Государь Петр
Алексеевич покровительствует купцам. Заговор убийства на мою персону я
предам забвению. Не велик я человек во вселенной. За веру заступничество
нельзя приравнять воровству.
Елизавете стало радостно, когда она услыхала, что отца хотят
освободить. Она раньше не думала, что будет жалеть отца. У нее даже
мелькали преступные мысли по ночам, - ведь он и мать замучил, не только
ее. А теперь жалко отца, хотя и тиран был и мешал ей добиваться своего
счастья, а жалко.


За дверью кто-то кашлянул. Елизавета подошла к двери, отворила и
увидела нарядно одетую Степаниду, прачку Духовного приказа, с которой
дружила.
Степанида быстро вошла в комнату и смело опустилась в питиримовское
кресло, красивая, румяная.
- Ты зачем пришла?
- На тебя полюбоваться, - весело ответила Степанида. - Соскучилась.
- Чего ради?
- Ну-ка, какая ты теперь стала? Покажись. - И, оглядев ее с головы до
ног, воскликнула: - Матушки вы мои, настоящая княжна!