"Валентин Костылев. Питирим (Роман, Человек и боги - 1) [И]" - читать интересную книгу автора

пять тысяч рублей. Побледнели, почесали под бородами ретивые богомольцы и,
низко поклонившись, побрели домой с нежданно-негаданно свалившеюся на
головы новою заботой. "Поехали пировать, а пришлось горевать".
Ах-ха-ха-ха! Качали головами, вздыхали, диву давались питиримовской
холодности к устройсту храмов, а проходя мимо Архангельского собора и
глядя на его развалины, досадливо поморщились: "бес попутал нас со своею
лептою. Оглупели мы на старости лет... Оглупели..."
И рады были посадские челобитчики, что не сказали ни слова о Софроне
и о купце Овчинникове... "Бог сохранил". А когда шли в кремль, была
главная забота именно об этом, Архангельский собор - так себе, чтобы
задобрить. Имели твердое намерение посадские после челобитья о храмах
стукнуться лбами и о пощаде невинным узникам, об освобождении их из
подземелья, а особенно о школяре Софроне.
В страхе прибавили еще шагу бородачи, только пятки засверкали: "куда
вынесет".
Епископ смотрел на них в окна и улыбался. Затем сел за стол с
дьяконом Иваном и сказал:
- Доноси.
Дьяк вскинул гривой, взял бумагу, набрал воздуха и громко,
однообразно загудел:
- "Климов и Евстифеев, обретающиеся на реке Усте, рабочие
рудоискатели Антона Калмовского, железные заводы его разорили и пограбили
и грозились его, Калмовского, убить до смерти. Да из них же оный Евстифеев
с помянутою жонкой Анною живет блудно и свели с собою из Казани солдата, а
как того солдата зовут и которого полку - не показано..."
Выслушав дьяка Ивана до конца, Питирим взял перо и написал на
доношении о колодниках Климове и Евстифееве:
"Учинить им жестокое наказание, бить шелепами нещадно и, оковав их в
крепкие ножные и ручные кандалы, содержать под Духовным приказом
неисходно". И написал на одном листе "Пи", на другом "ти" и на третьем
"рим".
- Доноси дальше...
- "А на Волге под Лысковом в оврагах собираются беглые холопы и
пашенные люди и готовят воровской набег на казенные караваны... И
пойманный один бродяга под пыткою показал, будто все они расколом
прикрываются, въяве же они богохульники и невежды и сущие тати в
естестве..."
- Передай оную бумагу капитану Ржевскому, чтобы розыск учинил, а
бродяге шелепами пять десятков ударов, - сказал, покраснев от гнева,
Питирим.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Купцы, вернувшись восвояси, по родным домам, в долгу не остались.
Кто-то из них пустил слух: "Епископ-де Питирим заражен лютерской ересью,
как и отщепенец Степка Яворский, наперсник неверующего царя, а потому и
православным церквам он не покровитель".
Прибавляли шептуны с ехидной улыбкой и такое: "Божье стало
государевым. Аминь". И некоторые тайком, как и дворяне, пошли к Нестерову,
на бугор над Почайной. Человек важный Стефан Абрамыч; и только он один в