"Валентин Костылев. Питирим (Роман, Человек и боги - 1) [И]" - читать интересную книгу автора

Нестеров покатывался от хохота, а Степанида нахмурилась. Ей ужасно
захотелось плюнуть и изругать царя, но... она только сказала:
- Раньше вера была одна. Церковь была установлена народным собором,
любо было тогда. И царь и холоп одному богу равно молились, а теперь царь
богу не подчинен...
- Кто может царю препятствовать? Попам ли уж? - не слушая ее,
продолжал Нестеров. - Вот какой закон пришел на днях из Питера: "По силе
полицмейстерской инструкции попы должны дневать и ночевать на съезжих
дворах, являться к офицерам в дома для работ и посылок, ходить на караулы
к рогаткам и на пожары". В губерниях губернаторы, а в городах воеводы
духовных персон бьют и увечат. Помещики тоже. Вот тебе и служители церкви!
А царь их и за людей не считает... А ты о боге!
Долго Нестеров говорил. Рассказав о царе, переходил на непристойные
рассказы о питербурхских женщинах и даже о царице, затем опять о войне, о
хозяйничанье царя Петра на Балтийском море... пока не заснул.
Рано утром, когда улицы Нижнего еще спали крепким сном, Степанида,
покинув Нестерова, прокралась в свою хибарку на Печерах. Голова ее,
казалось, готова была разорваться на части от мрачных мыслей. Закрались в
ее душу сомнения относительно правдивости обещаний Нестерова.


IX

До ночлега не скоро. Загостившийся в Нижнем в ожидании освобождения
диакона Александра Демид направился в кабак, что на Печерах.
Издали еще можно было слышать несмолкаемые здесь никогда буйные
выкрики и песни. Защекотало горло Демиду: любил, однако, керженский житель
кабацкую одурь. И особенно любил он именно этот кабак над Волгой. На этой
вышине просыпалась гордость, и гул нечеловеческий зажигал сердце отвагой.
Хозяйские колокола соседнего Печерского монастыря - и те не могли
пересилить воя пьяных.
Демид прислушивался к гулу кабацкого веселья, "его же колоколу
невозможно заглушити", и с ехидной радостью потирал руки:
"молодцы-удальцы, святые отца!" И невольно вспомнился ему дорогой его
Керженец. Таким теперь казался он святым, правдивым, таким богоугодным. На
Печерский монастырь и глаза бы его, раскольника Демида, не глядели. Пускай
орут кабацкие питухи - все лучше, чем "на каменной горке воют проклятые
волки". Так говорили на Керженце про печерскую колокольню.
Рядом с кабаком курная харчевня - внутри орали мужики, стараясь
перекричать друг друга, шел запах горелого сала и кислых щей; рядом с
харчевней выносной очаг дымил сосновыми углями и около очага на скамье
сидел, считая медяки, засаленный, оборванный монах с подбитым глазом,
косился на растрепавшего язык, обеспокоенного запахом свинины, пса.
Кругом кабака толпились растерзанные люди, многие почти голые. Одни
беспричинно прыгали, плясали на исцарапанных, костлявых ногах, другие
истошно голосили заупокойные стихиры; иные, словно безногие, ползали на
коленях, выпучив красные, опухшие глаза, просили милостыню, выклянчивали
"чарочку винца Христа ради". Пьяные женщины визгливо выкрикивали что-то
несусветное, приводя в безысходное уныние хмельных бородачей.
У самого входа в кабак двое монахов рассуждали с ярыжкой о новых