"Валентин Костылев. Питирим (Роман, Человек и боги - 1) [И]" - читать интересную книгу автора

налогах на монастырь: "канальный сбор" на прорытие Ладожского канала,
"козловский сбор" на освобождение от рекрутской повинности, на содержание
военных отставных чинов, в Москву требуют плотников, кузнецов...
- Оскуде житница господня даже до нищеты, - плакался один из них на
государственные тягости. Жаловался он и на игумена, который более трехсот
пудов на литье пушек снял с колоколен для Петра, жаловался на трудность
содержания за счет монастырей инвалидов войны...
Демид прислушался: "Так вам и надо", - подумал он с усмешкой. Знал он
хорошо, как Печерский монастырь выколачивал государственные подати из
мужицкой же мошны. Последний сноп овса, последнюю заячью шкурку тянули к
себе на подворье. Бояре лютовали над мужиком, но и старцы монастырские
маху не давали: тянули из оброчных крестьян кровь по капле - гоняли на
каждодневную работу, даже по грибы и по ягоды. Благодетели, нечего
сказать, хорошие! Игумен-то и спит на беличьей постели, и укрывается
беличьим одеялом, и рясу и штаны носит беличьи, и сапоги опушены белкою...
"Не хуже дворян, светики, лютуете! Что лучше-то - трудно сказать:
монастырская или помещичья кабала?!" - плюнул с сердцем Демид и вошел в
кабак.
Внутри было душно, многолюдно. У бочонка с вином, словно у престола,
сам отец Паисий - кабацкий начальник. Он улыбается блаженной улыбкой,
глядя, как питухи объегоривают друг друга в "зернь" - в этакие маленькие
косточки с цифрами. На доске, куда падают кости, обозначен путь с числами,
гуськами, постоялым двором, кабаком и темницею. Те, которых обыгрывали,
ругались омерзительно. Кто обыгрывал - молчал, кротко, виновато улыбался
и, уловив удобную минуту, совал деньги себе в штаны.
В углу, на пустой бочке, восседал рваный, но гордого вида человек,
косматый, кривоногий, и, уставившись в одну точку, басом пел песню о
славном разбойничке Ваньке Кобчике, о том, как у "Макарья" во Песочном
кабаке Ванька повстречался с другим атаманом, мордвином Мазоватом, и как
вместе они на князей ходили, мордву защищали и от царских воевод отступили
в леса керженецкие.
Демид прислушался. Хорошо пел дядя. А главное, про милый Керженец.
- Ты чего? - кончив песню, спросил незнакомец Демида.
- Ничего. Не всуе, думается, сказано: "Татинец да Слопинец* - всем
ворам кормилец"...
_______________
*аТааатаианаеаца иа Салаоапаианаеаца - поволжские села близ
Макарьевского монастыря. По преданию, здесь были разбойничьи гнезда.

- Кто тебе сказал?
- Сам знаю, и в Песочном том кабаке у Макарья бывал, что Слопинецким
прозывается...
- Да ты общежительный. Чей сам?
- Пафнутьевский.
Глаза незнакомца просветлели. Он налил вина и, откинув торжественно
руку с чаркой, поднес вино Демиду к самому рту.
- Прими. Помню я тебя. А ты меня забыл?
- Спаси Христос!
Не успел моргнуть чудак, уж Демид только усы обтирает, а чарочка
порожняя на прежнем месте красуется.