"Валентин Костылев. Питирим (Роман, Человек и боги - 1) [И]" - читать интересную книгу автора

благоденствия...
Потом, склонившись над попом, он добродушно потрепал его за бороду:
- Вставай, батька... в кабак пойдем... к Макарию.
Отец Карп открыл глаза, улыбнулся и вздохнул. Снова вся ватага
расхохоталась. Поп, озираясь с любопытством, встал.
- Мой совет тебе, отче, наперед, - сказал Истомин, - не говори ворам
о боге: не зли. Не надо. Старый подъячий я, московский: в остроге пять лет
сидел, хорошо знаю. Идем! Забавный ты, мы таких любим.
- Не обижайся. Народ мы бестолковый, но не злой... - сказал цыган
Сыч. - Горе у нас одно, и радости одни.
Макарьевская ярмарка шумела. Ватага беглых из пятнадцати душ, с
несколькими ружьями и саблями без ножен за поясами, чувствовала себя среди
торговых людей, как дома. Кругом почет и уважение. И справа и слева
поклоны и приветствия. Еще накануне уловитель разбойничьих шаек, пристав
Ванька Ширяев, скрылся в Лыскове со своими стражниками, не зная силы
беглых, испугавшись их появления под Макарьевом и страшных слухов о
несметном их количестве (слухи пускали сами же монахи Макарьевского
монастыря). В шапочном и ветошном ряду "воры" отобрали себе шапок и
кафтанов - неклейменых, продаваемых купчиками из-под полы, ибо одежда эта
была сшита не по царскому указу, не немецкая, а старорусская, для лесных
жителей, раскольников. Неклейменые товары забрали они по совету самих же
купчишек, которые навезли на базар их множество, не зная того, что
ландратам приказ пришел из Нижнего строгий - ковать в цепи и немедленно
сажать в острог подобных продавцов неклейменого товара. Истомин с
товарищами навязали громадные узлы и поволокли на спинах для продажи на
низовье, куда они намерение имели спуститься после Макария, свалили все
это на берегу и поставили сторожа.
Макарьевский монастырь был в обиде на Петра. Легко ли инокам
пережить! Хозяйственное, полицейское и судебное, и все иное, касаемое
ярмарки, в семисотом году было у них по государеву приказу отнято и
передано приказу Большой казны, а теперь и вовсе с грамотой Петра приехал
в монастырь важный царский чиновник, асессор Мошкин, для подробного
описания движимого и недвижимого имущества монастыря.
Вот почему Антошку Истомина и встретили в монастырском кабаке с
распростертыми объятиями; гудошники песню сыграли. Питухи высыпали на
волю, хлопая в ладоши. Припожаловали и чернецы. Некоторые иноки немедленно
намекнули, что-де в монастыре проживает царский вельможа, и у него-де
много золота, и грамоту имеет он к уничтожению ярмарочного торга, и
монастырский кабак грозят закрыть, и что-де у этого асессора Мошкина
имеется наказ царя об истреблении жестоком по всей Волге разбойников.
Ватажники слушали и хитро между собой перемигивались - "ладно, мол, пойте
песни". Когда же подвыпили, во все их уши полился ехидный, натравливающий
на Мошкина шепот монахов и даже к отцу Карпу прилипло трое иноков, каясь
ему по секрету, что и они думают утекать из обители, ибо "оскуде казна
монастырская", никакого не стало "прибытка", а на ярмарке "скушно" теперь,
не то, что в былые времена. Они спрашивали Карпа - хорошо ли в ватаге?
Карп ответил: "Как во царствии небесном". И в испуге перекрестился. Один
иеромонах, изрядно подвыпивший, все-таки проговорился. Он сказал вслух
самому Антошке:
- Однако, братцы, сколь ни общипывай, а монастырь богатеет и