"Валентин Костылев. Питирим (Роман, Человек и боги - 1) [И]" - читать интересную книгу автора

допущена стирать". Степанида каялась насчет одного только пристава
Духовного приказа Гаврилова. (Это теперь никого не касается. Дело
прошлое). Филька был безбрачник, а среди безбрачников таких жонок, что по
своей воле сходятся и расходятся с мужчиной, было немало, ибо "девствовать
- лукавству подобно, а с попами и несть брака". Сам протопоп Аввакум
сказал: "Аще кто не имать иереев, - живет просто". Да и раскольники на
сходбищах рассказывали, что в келиях в уединении живут они с зазорными
лицами и с духовными дочерьми, с девицами и женами, юноши или мужи берут к
себе жен на сожительство и единокелейное пребывание и приживают детей с
теми жонками и девушками. Как же может он, диаконовец Филька Рыхлый,
осуждать Степаниду? А пристава она оставила в дураках. Первая на него
наплевала - он без нее жить не может и теперь стал изрядно выпивать. Вот и
выходит: дуры да амуры, а Степанида в кремле-то свой человек и заглядывает
там всюду, куда ей захочется, и в трапезной епископа не однажды еду
принимала и пила квас, и даже доступ имела в покои епископа и в земляную
тюрьму... А это теперь - самое главное.
Фильку она постоянно берет с собой на Волгу белье полоскать. Сколько
смеху-то в те поры бывает и веселья! Сгорбившись, тянет сердяга тележку с
бельем по Ивановскому съезду, а она, откинув голову, важно шествует позади
с вальком, румяная, грудями вперед, глаза озорные: "вези, мол, вези, не
оглядывайся!". Будто батрак какой, выбивается из сил Филя... А все из-за
чего? Любовь! И поэтому и тяжести-то никакой не чувствуется, а одно только
удовольствие.
На Волге - раздолье. Существует ли еще другая подобная река в мире,
чтобы такой вольной волюшкой от нее на человека веяло? В такие-то дни
Филька уже не раскаивался, что в птицу на колокольне не обратился и не
улетел с земли. Как же без Степаниды-то возлюбленной? Шутка ли! Бог с ней
и с птицей! И дурень тот злосчастный строитель, что с колокольни улетел,
шут его дернул. Разве может кто иной, кроме него, Филиппа, именуемого
Филькой, постигнуть - о чем нашептывают свободные, неугомонные волны? И
могут ли тронуть холодное птичье сердце буйные песни о боевом, разудалом
казаке, вольном атамане незабвенном Степане Разине? Птица птицей и
останется, а человек? Нет такой мудрой головушки, которая может
предсказать - чего добьется впереди человек? Много ли прошло времени со
смерти Тишайшего царя Алексея Михайловича, а человек уж не тот. А
дальше?.. В голове мутится от этих мыслей.
"Мы умрем когда-нибудь, - думает с растерянной улыбкой Филька, - а
Волга увидит других людей, услышит другие речи, другие песни... Степанида,
как хочется жить!" Только один раз живем на белом свете. О, если бы он был
богат! Он засыпал бы свою возлюбленную подарками! Так это и будет, коли
Софрона на волю выпустить. Озолотит он тогда их обоих.
И часто Филька нашептывал несвязные странные слова Степаниде,
хвалился неизвестно чем, а она щелкала его по лбу: "Обуздывай жажду
богатства! Не зазорна ли она для раскольщика?"
Филька беззаботно улыбался, говоря, что в этом не он, а именно, она,
Степанида, повинна. Она заставила его полюбить жизнь.
Степанида не возражает. Белье?! Бог с ним!.. Ей-хочется обняться с
Волгой, с небом, с Филькой, с Стефаном Абрамычем; надо нырять в воде,
носиться на пенистых гребнях волн, рассекать сильной грудью бурлящие воды;
красоваться, как белая лебедь; рассыпать по волнам темные шелковые косы,