"Валентин Костылев. Питирим (Роман, Человек и боги - 1) [И]" - читать интересную книгу автора

царе, о епископе.
Софрон слушал старца с недоверчивой улыбкой. Он не считал себя ни
вором, ни злым духом, мысленно стремился проникнуть в будущее, как и
Александр, но видел там другое - борьбу и действительно большие, радостные
перемены. "Велик и знатен бог, прославляемый в бесконечных совершенствиях,
но велик и силен и человек, и если бы не цепи, не подземные тюрьмы - люди
были бы гораздо чище, умнее и сильнее". Выдернул бы, как худую траву из
поля, всех тиранов Софрон из жизни. Лихое лихим избывается. "Страшно
впасти в руце бога живаго", - говорится в писании. А кто такой этот живой
бог? Они же самые, властители мира сего. Попы болтают в церквах эти слова,
а не вдумываются в них. Они - боги земные - тираны. От них зло. Но у
Софрона есть и своя мысль. Он не скрывает от Александра гордых замыслов.
Впереди многое от него самого зависит, а главное, и матушка-Волга рядом.
Вольная волюшка сторожит его под окном, сердце не терпит: скорее бы! И
недаром припоминаются выученные им в школе стихи Горация:

Я желаю, чтоб гордый ты был и свободен...

Это счастье его в руках. Он не верит ни в какое другое счастье.
"Слушать стариков да раскольников - от жизни отречься. Пропадай,
кривда, выходи, правда, наружу! Правда светлее солнца, суда не боится.
Была не была - сегодня ночью!"
И снова в голове стихи Горация: "Куда буря не закинет, гостем бываю.
Теперь, гибок и проворен, погружаюся в волнах гражданских страж твердый! И
друг добродетели истыя..."
Софрон находил утешение и поддержку в повторении стихотворных речений
Квинта Горация Флакка, особенно в тех местах его песен, где воспевались
стоики. В твердости духа их и в презрении к жизни он видел завещанное ими
людям могущество.
Прочь, сластолюбие! Проклятие Лизавете! Никакие мучения, никакие
страхи не остановят его. Он должен быть таким же, как эти древние
эллинские герои: гибок и проворен, глядеть в глаза смерти с усмешкой, на
дыбе умирая, не издать ни единого звука.
Александр продолжал уныло тянуть тусклые нравоучительные слова:
- Не боготвори ничего сотворенного. Гордый боготворит себя. Своеволие
овладевает его помыслами. Апостол Павел дает уразуметь, что диавол осужден
за гордость. Апостол Петр сравнивает диавола со львом рыкающим и ищущим
пищи, но и лев, и волк, и заяц, и даже всякая птаха - все должны
умереть... Чего же ради гордиться и зло другим творить?
- И волк и заяц, - сказал ему в ответ Софрон, - должны умереть,
однако чего ради в пасть волку попадать зайцу? И нет такой твари, которая
радуется тому, что ее съедят... А ты радуешься и не желаешь противиться!
- Смерть от злодея угодна богу. Сам Христос страдал от насильников, -
упрямо твердил Александр.
- Но достоит ли нам радоваться страданиям христовым? Разумно ли это?!
И странно было Софрону глядеть на этого одурманенного священным
писанием человека и хотелось громко прославить льва, которого апостол Петр
осуждает за то, что он ищет себе пищу. О, если бы подневольные люди
уподобились львам и стали гордыми и истребили бы своих угнетателей!
Александр уснул. Вытянулся во весь рост на земле вдоль сырой стены