"Валентин Костылев. Жрецы (Роман, Человек и боги - 2) [И]" - читать интересную книгу автора

столь плодовита есть нива для верных рабов и угодников его, что иногда и
без тяжкого труда житницы их наполняются обилием всякого богатства".
Сказал и тихо, самодовольно рассмеялся. На дворе уже стояла
запряженная кибитка. О двух вещах Филипп Павлович решил не говорить
Сеченову: о том, что князь Баратаев в землях царевича Грузинского требует
с крепостных подать (согласно закону) только в половину их труда, т. е.
заставляет их работать на вотчину три дня в неделю, а он, Рыхловский,
заставляет работать крестьян на себя пять дней в неделю.
Ведь именно за это соседняя мордва, жалея своих братьев - мордву,
находившуюся в кабале у Рыхловского, и возненавидела его и поджигала его
сено, а иногда на базарах наносила ему словами оскорбления вслух и притом
при посторонних людях. Об этом разногласии с князем Баратаевым Рыхловский
не хотел никому говорить... Стоит ли?
И еще о другом... Сердце, что называется, не камень, а тем более
Филипп Павлович овдовел недавно, схоронил свою жену Степаниду Яковлевну.
(Царство ей небесное!) Понравилась ему теперь его же крепостная мордовская
девушка Мотя, а у нее жених. Мордва и тут навострила уши. Не понравилось
ей, что жениха этого Филипп Павлович распорядился сдать в рекруты. С
приходом Моти словно бы случилось что-то такое особенное. Шептались по
углам. Домоправительница Феоктиста Семеновна, девица средних лет,
красивая, бойкая и своекорыстная, все эти дни бегала по усадьбе злая,
заплаканная. Дворовые боялись попадаться ей на глаза. Баба хоть и приятная
с виду, а взбалмошная. Может, и ревнует? Об этом тоже было немало в разные
времена разговоров. Крестьяне поневоле в ноги ей ложились, особенно те,
чьи дочери в услужение к нему, Рыхловскому, попадали. От него за дочерей
они получали деньги и водку. И все из ее, Феоктистиных, рук. Деньги
прятали, водку выпивали, а за дочь возносили господу богу молитвы. Так
было. Теперь аминь! За эту девушку ни денег, ни водки. Крепостная!
Собственность! Да еще к тому же и мордовка.
Лошадь была подана - надо ехать. Усердно помолился Филипп Павлович в
своей молельне. Подергал замки на сундуках, на шкафах и отправился в
путь-дорогу.
Давно уже не бывал он в Нижнем. Захотелось посмотреть завод, лавку да
навести порядки и в доме, в котором проживает тетка покойной Степаниды,
семидесятилетняя старуха. Давно чешутся руки изгнать ее оттуда, да одно
мешает: а вдруг в Нижний вернется сынок, Петр Филиппович, да захочет
обзавестись семьей, да детишек разведет - как тогда быть, если дом
кому-нибудь внаймы сдашь?! По этой, скорее всего, причине Филипп Павлович
и примирился с тем, что в его доме продолжает жить Степанидина тетка Марья
Тимофеевна. Расход невелик, конечно, на нее. Живет она себе доброхотными
подаяниями со стороны; из кармана у Филиппа Павловича ни копейки не уходит
на ее прожитие. Бог с ней! На свете не без добрых людей. Помогут. А
все-таки у дома есть сторож. В честь покойной Степанидушки так уж и
быть... пускай живет, старая карга!
Усевшись в кибитку, Рыхловский вдруг вспомнил о том, как, бывало,
провожала его в Нижний покойная жена. "Как она меня горячо любила!" Он
стал вспоминать, в какой они бедности жили сначала и как много трудился он
для того, чтобы стать знатным и богатым человеком. Много лютости всякой
пришлось испытать на своем веку.
- На одно солнце люди тогда глядели, да не одно ели! - вздохнул,