"Вольфганг Кеппен. Голуби в траве" - читать интересную книгу автора

защитить от уличного шума и света, был выполнен в стиле баухауз. Через
равные отрезки времени вспыхивала огнями вывеска, зазывавшая посетителей в
игорный клуб, расположенный на другой стороне улицы; свет Проникал в
комнату: над головой Филиппа то раскрывался, то исчезал трилистник. Под
окном ругались игроки, просадившие деньги. Из пивной, шатаясь, выходили
пьяные. Они мочились на стену и пели: "Когда умирает пехота...",
побежденные, отстраненные от дел завоеватели. По ступенькам подъезда кто
поднимался, кто сбегал вниз. Гостиница была как сатанинский улей; каждый,
кто попадал в это пекло, оказывался приговоренным к бессоннице. За тонкими
стенами горланили, громко рыгали, отскребали блевотину. Позже из-за туч
проступила луна, нежная, холодная, словно труп, луна.
Хозяин спросил его: "Вы надолго?" Он спросил это грубо и с сомнением
посмотрел на Филиппа своими холодными глазами, жестокими, как смерть,
заплывшими прогорклым жиром от обильного жранья, утоленной сверх меры
жажды и заплесневевшей на супружеском ложе похоти. Филипп пришел в
гостиницу вечером, без багажа. Шел дождь. Его зонт промок - единственное,
что у него было с собой. Надолго ли он? Этого он не знал. Он сказал: "Да".
- "Возьмите с меня за два дня", - сказал он. Холодные, жестокие, как
смерть, глаза отпустили его. "Вы живете на Фуксштрассе, это рядом", -
сказал хозяин. Он смотрел на бланк, заполненный Филиппом. "Какое ему дело?
- думал Филипп. - Ну какое ему до этого дело, ведь видит же, что плачу".
Он сказал: "В моей квартире побелка". Неуклюжая отговорка. Любой бы
догадался, что это отговорка. "Теперь подумает, что я скрываюсь, и не
усомнится даже, почему я здесь, будет думать, что меня ищут".
Дождя уже не было. Пройдя по Бройхаусгассе, Филипп вышел на Бетхерплац.
Он замедлил шаг перед входом в пивной зал, перед этой захлопнутой по утрам
пастью, откуда несло блевотиной. На противоположной стороне площади
находилось кафе "Красотка", увеселительное заведение для американских
солдат-негров. Шторы на огромных окнах были отдернуты. Стулья стояли на
столах. Две женщины выплескивали на улицу нечистоты, оставшиеся от ночи.
Двое пожилых мужчин подметали площадь. Вихрем вздымались крышечки от
пивных бутылок, воздушные змеи, шутовские колпаки для пьяниц, смятые пачки
из-под сигарет, лопнувшие воздушные шары. Это был поток грязи, который с
каждым взмахом метлы подкатывался к Филиппу все ближе. Испарения и пепел
ночи, выдохшиеся мертвые отходы веселья окутали Филиппа.


Фрау Беренд устроилась поуютней. В печи потрескивало полено. Дочка
дворничихи принесла молоко. Дочка не выспалась и была голодна. Она
изголодалась по той жизни, которую ей показывали в кино, она была
заколдованной принцессой, осужденной на низкий труд. Она ждала, когда
появится мессия, когда ей посигналит принц-избавитель, сын миллионера в
спортивном автомобиле, элегантный танцор из коктейль-бара, технический
гений, конструктор, заглянувший в будущее, чемпион-победитель, посылающий
в нокдаун отставших от времени, врагов прогресса, нео-Зигфрид. У нее были
рахитические суставы, плоская грудь, шрам на животе и зло искривленный
рот. Она считала себя угнетенной. Она пробормотала своим зло искривленным
ртом: "Вот молоко, госпожа капельмейстерша". Пробормотала она или
прокричала, но слова оказались чудодейственными, в памяти ожили золотые
дни. Вытянувшись в струнку, капельмейстер военного оркестра шел по городу