"Ирмгард Койн. Девочка, с которой детям не разрешали водиться " - читать интересную книгу автора

не могла заснуть -я боялась, что за кражу военного продовольствия меня будет
судить военный трибунал. За это меня наверняка расстреляли бы.
Но на другой день пришел Мак, я с ним поговорила, и он разрешил мне
есть сколько угодно апельсинов, хотя они, по правде говоря, не все ему
принадлежат. Если бы я захотела, я могла бы съесть хоть миллион апельсинов;
за это я стала учительницей и должна давать Маку уроки немецкого языка. У
меня теперь никогда нет времени делать свои уроки - ведь я сама должна
преподавать. Мак уже выучил наизусть первую строфу немецкой песни "У елочки,
у елочки зеленые иголочки". Но настоящего смысла он еще не понимает и
думает, что так зовут нашу Элизу. Теперь я заставлю его выучить наизусть
стихотворение "Господин Генрих сидит на току, на току...". Что такое ток, я
не знаю. Те, кого я спрашивала, тоже не могли мне объяснить. Господин
Генрих - это король. Об этом говорится в самом конце стихотворения. Совсем
не обязательно все понимать, надо просто учить наизусть.
Апельсины я ела с утра до вечера, даже в кровать брала по нескольку
штук. В конце концов у меня испортился желудок. Я не могла ничего больше
есть из-за этих апельсинов. У меня есть цветная открытка, которую я получила
от своего отца. Он прислал мне ее из Америки, я тогда еще не умела читать.
На этой открытке паровоз едет мимо апельсиновых деревьев. Когда я вырасту, я
туда поеду и возьму с собой маму. Я стану на подножку и на полном ходу буду
рвать для мамы апельсины. Мама будет плакать, потому что очень опасно стоять
на подножке поезда, летящего как стрела, а отец будет восхищаться мной и
побоится крикнуть: "А ну-ка, марш оттуда!", чтобы я не свалилась от испуга.
Но, может быть, я стану лунатиком - это тоже что-то очень интересное.
Все апельсины похожи на маленькие луны. В школе мы всегда поем: "Милая
луна, ты так тихо плывешь..." Много маленьких лун уплыло в мой живот. Но
тетя Милли сказала, что желудок у меня испортился потому, что я по вечерам
тайком читаю в кровати.
Обо всем этом я думала, пока ехала в трамвае от гостиницы к
Швейневальдам, для того чтобы побить рекорд и получить пылкую Марию. Я
успела как раз вовремя.
Я отдала господину Швейневальду на хранение свою батистовую шляпу. Фрау
Швейневальд наскоро повязала мне свой фартук; он был такой длинный, что я
три раза упала.
Надо знать места, где есть лошадиный навоз. Теперь лошадей осталось
немного, везде автомашины, а от них навоза не получишь. Прежде всего я
помчалась к старому имению, Хенсхен Лаке - за мной. Потом Хенсхен Лаке
побежал к пивоварне, а я за ним. Мы подкрадывались сзади к лошадям и
терпеливо ждали. Вот почему мы дважды оказались победителями и набрали
полные ведра раньше, чем Отхен Ве-бер и швейневальдовский Алоис. Но было еще
неизвестно, кто из нас займет первое место - я или Хенсхен Лаке, и поэтому
мы опять помчались за навозом. Мы состязались друг с другом за пылкую Марию,
а когда борешься, забываешь о любви и дружбе. Я побежала к старому имению;
меня разозлило, что Хенсхен Лаке опять побежал за мной - он мог бы найти для
себя какое-нибудь другое место. Один мой хороший знакомый - рабочий из
старого имения - обещал приготовить для меня по секрету целую кучу
лошадиного навоза около ворот. Он так и сделал, и я первая увидела эту кучу.
Но Хенсхен Лаке крикнул, что он увидел ее первым, и мы оба как сумасшедшие
набросились на нее. Потом нам сказали, что мы рылись в лошадином навозе, как
свиньи. Это была ложь. Около самой кучи Хенсхен Лаке и я с разбегу налетели