"Василий Александрович Кокорев. Экономические провалы (по воспоминаниям с 1837 года) " - читать интересную книгу автора

на всякие лады о невозможности выпуска бумажных знаков, для какого бы
общеполезного и выгодного государственного дела они ни понадобились. Голоса
эти слышатся с 1856 г., после которого к России присоединились
умиротворенный Кавказ и затем Амур, Ташкент, Каре и Батум, породившие новую
потребность в оборотных денежных средствах. Но финансисты ничему этому не
внемлют, ничего знать не хотят и продолжают петь свою песню и единично, и
хором, в домах, в комитетах и на распутьях. В период времени от 1860 до 1875
г., все стояли за невозможность выпуска, и даже самые патриотические люди,
Ф.В. Чижов и И.К. Бабст, принадлежали к этому же воззрению, и в целой
России, в обществе и печати, раздавались только три голоса, желавшие для
постройки железных дорог появления беспроцентных железнодорожных бумаг,
вместо разорительных процентных займов за границею. Это были М.П. Погодин,
А.П. Шипов и АА. Пороховщиков; но их за этот взгляд называли не только
отсталыми, но и юродивыми.
Здесь кстати будет рассказать следующее событие. Чижов и Бабст начали
издавать в 60-х годах "Вестник промышленности"; имена их были настолько
звучны, что редакция журнала "Экономист", издающегося в Брюсселе, обратилась
к ним с просьбою о присылке в Брюссель молодого человека, знающего русский и
французский языки, для перевода статей из "Вестника промышленности" в
бельгийский экономический журнал, каковая просьба и была удовлетворена.
Через год после этого Чижову пришлось быть в Брюсселе и посетить редакцию
"Экономиста", где обратились к нему, как он мне рассказывал, с просьбою
взять от них обратно русского юношу. На вопрос Чижова, почему этот юноша им
не нравится, отвечали, что юноша очень хорош, но что экономические статьи
"Вестника промышленности" не заслуживают перевода на французский язык,
потому что в них нет ничего своего, доказывающего силу русского
самовозрождения, и все вертится около давно известных европейских взглядов,
во многом уже отживших свой век. Вот какой взгляд выразила
западно-экономическая литература на те иностранные воззрения, пред которыми
мы раболепно преклонялись.
Если бы мы построили железные дороги на свои бумажные деньги и не
состояли в обязанности никому платить процентов, то разве бы не могли
ежегодно обращать чистый доход от дорог на погашение выпущенных бумаг и тем
самым производить изъятие их из обращения? Изъятие это совершилось бы
гораздо скорее, чем теперешние погашения заграничных займов, потому что не
было бы надобности оплачивать потери реализации и биржевого курса, равно и
процентов по займам. Да, мы могли бы спасти себя от задолженности; но мы
хотели в глазах Европы быть ее покорными учениками, мы считали это за особую
честь и не смели заикнуться о выходе на свой собственный путь, предпочитая
лучше увязнуть по самое горло в долгах и завязить в эти долги несколько
будущих поколений, лишь бы только Европа признавала нас достойными своей
приязни. Сыграв таким образом, что называется, в дурачки, мы не приобрели ни
малейшей привязанности к себе со стороны Европы, как это показали
последствия. Скажем несколько слов вроде азбучных прописей: привязанность
составляет плод уважения, а уважение принадлежит только тому, в ком видят
самостоятельность мысли и действия.
Мнимая необходимость делать заграничные займы объяснялась, между
прочим, мнимым человеколюбием, дабы народ, при выпуске домашних бумаг, не
имел убытка от падения цены русского рубля, до чего, впрочем, народу нет
никакого дела, потому что он за границу не ездит и с курсом никакой связи не