"Сидони-Габриель Колетт. Рождение дня" - читать интересную книгу автора

как в своей стихии, "поскольку речь шла всего лишь о соломе..." и потому что
робость, вчерашняя робость умерла. О мужчина! прирождённый собеседник,
противник или друг, надёжный фронтон, отсылающий обратно, отражающий всё то,
что мы тебе бросаем... Я уверенно перешагнула через последний насыпанный
мною холм:
- Ну пошли, мой маленький Вьяль. Сейчас пойдём искупаемся, а потом мне
надо с тобой поговорить. Если ты согласен со мной пообедать, могу предложить
фаршированные сардины.
Купание оказалось неудачным из-за страха перед акулами (это месяц,
когда им случается забредать в устья рек и заливы; как-то на днях мой сосед
упёрся на своей барке прямо в бок одной из этих тварей, правда, на
мелководье, где её движения были стеснены) и не принесло нам ни мирного
покоя, ни душевной близости. Соседи-туристы и мои друзья по летнему отдыху,
всего человек двенадцать, наслаждались контрастом между лёгким ветерком и
тёплой водой. Мы вполне благоразумны и потому опасаемся ежегодно
наведывающихся в эти места акул. Когда мы с открытыми глазами ныряем в
тусклую кристальную массу цвета медузы, то малейшая неожиданная тень облака
на белом песке уже выбрасывает нас на поверхность, со сбившимся дыханием и
не слишком уверенных в себе. Голые, мокрые, безоружные, мы в это утро
чувствовали себя столь же сплочёнными, как занесённые на край земли жертвы
кораблекрушения, а матери то и дело подзывали своих плескавшихся в воде
детей, как если бы хотели их уберечь от летящих дротиков и щупалец
осьминогов.
- Уверяют, - говорил Жеральди, высунув из воды полкорпуса наподобие
сирены, - что в Тихом океане детишки играют с акулами и, плавая под водой,
бьют их пятками по морде. Поэтому...
- Неправда! - орал Вьяль. - Вас обманули! Никаких детишек в Тихом
океане! Мы вам запрещаем всякий показ! Сейчас же вернитесь на берег!
И мы смеёмся, потому что смеяться приятно и потому что так легко
смеяться в этом климате, где нашли пристанище жара, настоящее лето, бризы,
возможность утверждать: "И завтра, и послезавтра у нас ещё будет день,
подобный этому, наполненный до краёв голубыми и золотистыми мгновениями,
день "остановившегося времени", милосердный день, когда тень создаётся
задёрнутой шторой, закрытой дверью, листвой, а не печалью неба..."
Сегодня я обратила внимание на то, как мои друзья и мои соседи по
заливу покидают меня после купания в одиннадцать часов, которое мы
заканчиваем в половине первого. Ни один из присутствующих мужчин не спросил
у Вьяля: "Вы идёте?" Ни один ему не предложил: "Я вас подброшу до вашего
дома, мне по пути". Они знали, что Вьяль обедает со мной. Даже в те дни,
когда мне не известно, обедает ли Вьяль со мной или нет, им это уже
известно. Ни один из них, расходящихся в разные стороны к конечным точкам
изогнутого полумесяцем пляжа, не подумал остановиться, обернуться, чтобы
посмотреть, идёт ли Вьяль... Точно так же никто из них не стал бы, рискуя
вызвать у меня досаду или раздражение, обращаться к Вьялю: "Ах да, верно, вы
ведь остаётесь..."
Вьяль угрюмо смотрел, как они удаляются. В другие дни его настроение
омрачалось только их присутствием... Тайна, хорошо оберегаемая её
владельцами, вынашиваемая в герметической оболочке, сохраняется невредимой и
бесплодной. Но вот Элен Клеман нарушила молчание, и почтительной
безмятежности пришёл конец. Тайна, подчинившаяся силе, разбрасывает свои