"Сидони-Габриель Колетт. Рождение дня" - читать интересную книгу автора

семена обнаруженной тайны. У Вьяля теперь вид человека, которого разбудили
посреди ночи, украв у него одежду, и вытолкнули наружу. А я себя чувствую не
оскорблённой, не раздражённой, но немного разочарованной своим собственным
одиночеством... Двадцать четыре часа, несколько слов: нужно только ещё
четыре часа, несколько других слов, и поток времени снова станет
прозрачным... Есть такие счастливые реки, безмолвное течение которых
нарушает лишь один всплеск, лишь одно всхлипывание, указывая местонахождение
погружённого в воду камня...
- Вьяль, когда будем пить кофе, я тебе скажу кое-что.
Ибо трапеза принадлежит рассеянному солнечному свету, умиротворённости,
порождённой и поддерживаемой освежающим купанием, животным-попрошайкам. На
скатерти слабо шевелились блики солнца, а самая молодая кошка, встав на
задние лапы перед кувшином, исследовала лапой его выпуклую, украшенную
гирляндами поверхность из розовой глины...
Однако случилось так, что, когда кофе был готов, зашёл садовник,
занимающийся выращиванием саженцев, и мы пили вместе с ним.
Затем я проводила садовника через виноградник до изгороди из кустов с
обломанными, поредевшими ветками, которые нужно усилить новыми саженцами,
чтобы защитить от мистраля виноградник и молодые персиковые деревья... А
потом заявил о себе мой послеполуденный, получивший отсрочку сон. Пусть тот
бросит в меня камень, кто в долгий, жаркий провансальский день не испытывал
желания уснуть! Оно проникает через лоб, через глаза, которые оно
обесцвечивает, и ему повинуется всё тело, вздрагивая, как увлечённое
сновидением животное. А Вьяль!.. Ушёл, растворившись в пылающем оцепенении,
поглощённый на пути тенью сосны или шпалеры...
Уже половина четвёртого... Какая забота, какой долг способны
сопротивляться в этом климате потребности поспать, потребности открыть
прохладную пучину в пылающей середине дня?
Вьяль вернулся как получивший отсрочку платёж. Он вернулся, не
возвращаясь, и ограничился тем, что высадил у дома моих соседей, моих
спокойных соседей, особняком живущих на своём прекрасном, широко
раскинувшемся винограднике, от которого на почтительном расстоянии держится
торговец мелкими участками. Наступил вечер, и Вьяль был одет в белое. Когда
он притворился, что заводит свою машину, чтобы уехать, я сурово окликнула
его:
- Ну что, Вьяль?.. Стакан ореховой воды?
Он устремился в аллею, не говоря ни слова, и, пока он рассекал голубой
вечерний воздух, мне начали казаться ужасно грустными и этот человек с
опущенной головой, и внезапно остывшее время, и маленький простой домик, на
пороге которого стояла женщина с неразличимыми чертами лица, и красная лампа
на перилах... Ужасно, ужасно грустными... Напишем, повторим эти слова; пусть
их примет золотистая ночь...
Ужасно грустными, покинутыми, ещё тёплыми, едва живыми, онемевшими от
неведомо какого стыда... Золотистая ночь сейчас закончится; между
спрессованными звёздами проскальзывает какая-то бледность, и это уже не та
абсолютная синева августовской полночи. Но ещё пока всё вокруг - сплошной
бархат, ночное тепло, вновь обретённое удовольствием проснуться посреди сна
и жить... Это самое глубокое время ночи, и расположившиеся, как обычно,
недалеко от меня мои животные кажутся, если бы не лёгкие движения их боков,
неодушевлёнными.