"Сидони-Габриель Колетт. Рождение дня" - читать интересную книгу автора

Я рассердилась:
- Так куда же ты, упрямый грубиян, исчезаешь, куда ты исчезал, не
говоря ни слова, при этой завладевшей тобой привычке ко мне?
- Это мне абсолютно неизвестно, честное слово, - сказал он небрежно. -
Знаю только, что я старался думать об этом как можно меньше. Иногда в
Париже, когда у вас не было времени меня принять, я себе говорил...
Он улыбнулся самому себе, уже весь во власти желания порисоваться,
представить себя рельефнее:
- Я себе говорил: "О! тем лучше, желание её видеть у меня пройдёт
быстрее, если её не будет в поле моего зрения. Нужно только потерпеть, а
когда я вернусь, ей сразу будет шестьдесят или семьдесят лет, и тогда жизнь
снова станет возможной и даже приятной..."
- Да... А потом?
- А потом? А потом, когда я вновь приходил к вам, оказывалось, что это
как раз один из тех дней, когда просыпаются все ваши бесы, и я заставал вас
напудренной, с удлинёнными глазами, в новом платье, и разговор шёл только о
путешествиях, о театре, об инсценировке "Ангела" на гастролях, о посадке
виноградных лоз и персиков, о покупке маленького автомобиля... И всё
начиналось опять... Здесь, впрочем, то же самое, - закончил он, замедляя
темп.
Во время молчания, которое последовало за его словами, ничто снаружи не
нарушало неподвижности всех вещей. Кошка, лежащая на террасе, во впадине
шезлонга, освещённая падающим на неё лучом лампы, свернулась, поменяв позу,
калачиком - признак, что скоро выпадет роса, - и раздался гулкий, как под
сводом, треск ивовых прутьев.
Вьяль вопрошал меня взглядом, как если бы наступила моя очередь
высказаться. Но что ещё могла бы я добавить к владевшему им чувству
меланхолической удовлетворённости. Он, очевидно, полагал, что я взволнована.
И я была взволнованной. Я сделала всего лишь один жест, который он
истолковал в смысле: "продолжай...", и по его чертам скользнуло почти
женское полное соблазна выражение, словно вся смуглая мужская оболочка
должна была вот-вот рассыпаться и открыть какое-то ослепительное лицо; но
это длилось совсем недолго. Это был блеск только некоего подобия торжества,
сверкание лишь частицы счастья... Ладно, немного скорости, немного
строгости, выведем этого порядочного человека из заблуждения... Но он
опередил меня, устремляясь всё дальше.
- Мадам, - продолжал он, стараясь не горячиться, - мне осталось сказать
вам совсем немного. Мне и всегда нужно было сказать вам совсем немного.
Никто не лишён намерений, задних мыслей - я мог бы почти даже добавить: и
желаний - в большей степени, чем я.
- Неправда, например, я.
- Простите меня, я не могу вам поверить. Вы меня позвали сегодня
вечером...
- Вчера вечером.
Он провёл рукой по щеке и смутился, почувствовав её шероховатость.
- О... как уже поздно... Вы меня позвали вчера вечером, а вчера утром
вы меня... вызвали. Неужели только для того, чтобы поговорить со мной о
малышке Клеман? И о вашем долге отделаться от меня?
- Да...
Я колебалась, и он взбунтовался: