"Сидони-Габриель Колетт. Рождение дня" - читать интересную книгу автора

от нас.
Мои молодые спутницы смотрели, как кружатся мужские пары. В их слишком
пристальном внимании я могла прочитать одновременно и недоверчивость, и
свойственную им тягу к загадкам. Большой Деде, прищуривая свой зелёный глаз,
спокойно наслаждался зрелищем, наклонял голову в сторону, время от времени
приговаривая:
- Прелестно... Прелестно. В этом уже есть что-то гнилое, но это
прелестно. Следующим летом они будут танцевать, потому что Вольтерра будет
смотреть, как они танцуют.
А маленькая цыганка Вильбёф вертелась, как венчик цветка. Мы
воздерживались от разговоров, одурманенные кружением и неприятным
освещением. Ветер танца приклеивал к потолку вуаль дыма, который при каждой
паузе пытался опуститься вниз, и я припоминаю, что была довольна почти
полным отсутствием мыслей, своей готовностью слушать эту дроблёную музыку,
белым местным вином этого года, согревающимся сразу, как только его наливали
в стакан, усиливающейся жарой, которая всё больше наполнялась запахами...
Сначала преобладал грубый табак, потом он отступил перед зелёной мятой,
которая посторонилась, давая дорогу шероховатому духу смоченных в рассоле
одежд; когда же рядом оказывался затянутый в маленький трикотажный
полукафтан без рукавов коричневый торс, то распространялся аромат сандаловых
стружек, а хлопающая дверь погреба выпускала пар капающего на песок вина...
Меня поддерживало сильное дружеское плечо, и я дожидалась, когда пресыщение
вернёт мне силу и желание подняться, вернуться в своё тесное царство, К моим
обеспокоенным кошкам, к винограднику, к чёрным шелковицам... Я дожидалась
только этого... ещё минуту, и я ухожу... только этого, право же...
- Нет, - произнесла молодая женщина цвета корицы, - сегодня вечером нам
был бы нужен Вьяль.
- Отвези меня домой, Элен, - сказала я, вставая, - ты ведь знаешь, что
я не могу водить ночью.
Я помню, что она везла меня очень медленно, объезжая столь привычные
нам камни и ямы, и что, приехав, она направила фары так, чтобы они освещали
аллею. По дороге она мне говорила о танцах, о температуре и о просёлочных
дорогах таким сдержанным, таким полным внимания и предупредительности тоном,
что, когда она рискнула обеспокоенным голосом у меня спросить: "Разве эти
две ямы не засыпали ещё три года назад?", то у меня было искушение ей
ответить: "Нет, Элен, спасибо, сегодня вечером банки мне не нужны, и я
обойдусь без бромовой микстуры".
Я угадывала, что она была преисполнена рвения и заботливости настолько,
как если бы трогала на мне какой-то безболезненный ушиб, какое-то не
замечаемое мною самой кровотечение. Желая её поблагодарить, я ей сказала,
когда она выскочила, чтобы открыть мою решётку, у которой нет замка, а я
опускала на землю свою одряхлевшую брабантскую суку:
- Сегодня вечером, Элен, ты была великолепна, лучше даже, чем в прошлом
месяце.
Она вся так и выпрямилась в свете фар от гордости:
- Правда? Я чувствую, госпожа Колетт, что это так и есть. И это ещё не
всё! Это ещё только начало. Я думаю...
Она подняла палец вверх, как какой-то большой ангел войны, стоящий в
центре белого ореола. Таинство рассеялось, когда она повернула голову в
сторону "кубика"...