"Сидони-Габриель Колетт. Рождение дня" - читать интересную книгу автора

- Да?.. - сказала я неопределённо, уже торопясь по аллее, обуреваемая
каким-то отвращением ко всему, что не было моим пристанищем, встречей с
животными, свежим бельём, пещерой тишины... Однако Элен рванулась вперёд,
схватила меня за локоть, и я не видела перед собой больше ничего, кроме двух
необъятных синих, словно из чернила, теней, которые, лёжа и ползая по земле,
ломались у основания фасада, вертикально взбирались по нему и
жестикулировали на крыше:
- Мадам, это безумие, это глупо, и всё же без всякого на то
основания... у меня предчувствие... что-то вроде большой надежды... Мадам, я
вам очень признательна, вы знаете... Мадам, вы всё понимаете...
Её длинная тень дала моей более короткой тени какой-то нелепый поцелуй,
который упал где-то в воздухе, и она убежала.

"Я разбирала сейчас бумаги в секретере нашего дорогого папы. И я
обнаружила все письма, написанные мной из Дома Дюбуа после моей операции, и
все телеграммы, которые ты ему посылала в течение этого периода, когда я
писать ему не могла. Он всё сберёг, это меня так взволновало! Но ведь,
скажешь ты мне, это же так естественно, что он их сохранил. И вовсе не так
уж естественно, отнюдь, ты сейчас увидишь... После тех двух-трёх коротких
поездок в Париж, которые я совершила незадолго до его смерти, чтобы
повидаться с тобой, я находила моего дорогого Колетта похудевшим, с
ввалившимися щеками, едва притрагивавшимся к пище... Ах! Что за ребёнок! Как
жаль, что он меня так любил! Это его любовь ко мне одну за другой погасила
все его прекрасные способности, которые он бы мог направить на занятия
литературой и науками. А он предпочёл думать только обо мне, страдать только
ради меня, и именно это я считала непростительным. Такая великая любовь!
Какое легкомыслие! А что касается меня, то как же ты хочешь, чтобы я
утешилась, когда я потеряла такого нежного друга?.."

Два часа идёт тёплый дождь, скоро он прекратится. Уже все небесные
знаки взялись оспаривать друг у друга конец дня. Попыталась пересечь залив
радуга; сломавшись на полпути о крепкую груду грозовых облаков, она
потрясает в воздухе остатком великолепной арки, цвета которой умирают все
разом. Напротив неё спускается к морю на ободьях, скреплённых расходящимися
спицами, солнце. Растущая, белая среди дня луна колышется меж хлопьями
освободившихся от своего груза облаков. Это первый за всё лето дождь. Что от
него выиграет сбор винограда? Ничего. Виноград уже почти созрел. Ранняя заря
предлагает его мне холодным, эластичным, покрытым каплями росы и полным
сахара, который скоро брызнет на зубах...
Сосны фильтруют затихающий ливень; несмотря на их бальзам, несмотря на
бальзам мокрых апельсиновых деревьев и дымящихся у кромки моря сернистых
водорослей, падающая с неба вода придаёт Провансу запах тумана, подлеска,
сентября, запах какой-нибудь центральной провинции. Это такая редкость -
мглистый горизонт за моим окном! Я вижу, как пейзаж дрожит словно сквозь
пелену слёз. Во всём - новизна и мягкое нарушение правил, даже в движении
моей пишущей руки, в движении, которое так давно было только ночным. Но мне
же надо было отпраздновать на свой лад приход дождя, и потом, на этой неделе
у меня прихоть делать только то, что мне не нравится.
Ливень уходит к Морам. Все обитатели моего дома славят конец ненастья.
Из кухни возносится благодарственный молебен, расцвеченный выражениями вроде