"Сидони-Габриель Колетт. Вторая" - читать интересную книгу автора

манеры захлопнуть дверь ногой, чтобы наказать непослушный третий акт, без
его ненасытной потребности в женщинах и его часов нежности, когда она
шептала ему на ухо ласковые похвалы дикарки:
- Ты мягкий... ты мягкий, как шалфей... гладкий, как ноготь... Ты
кроткий, как спящий олень...
Он обращался с ней как с настоящей фавориткой - настолько хорошо, что
она не оспаривала за ним права всех самодержцев рассеивать по свету своих
незаконнорожденных детей.
- Милый Фару! Злюка Фару! Несносный Фару! Вполголоса или в душе она
называла его просто по имени, без всяких определений, как верующая, для
которой достаточно звука молитвы. В первые годы она пыталась так же хорошо
служить своему господину днем, как и ночью. Однако Фару своей
нетерпеливостью пресек рвение новоиспеченной секретарши. И она осталась лишь
на посту любящей женщины, фаталистки, склонной к ребячеству, чревоугодию и
доброте, ленивой, как все те, кого груз сильной привязанности утомляет уже к
середине дня.
С тех пор как на торжествующее восклицание Фару: "Ну, каково?" в ложе
бенуара театра "Франсэ" Фанни поспешила ответить (шла генеральная репетиция
"Аталанты"): "Сцена между Пьером и Кларой Селлерье решительно затянута. Если
бы ты ввел кого-нибудь в середине, чтобы он принес кофе или телеграмму,
действие обрело бы новую силу, да и у публики оживилось бы внимание", Фару
больше никогда не спрашивал ее мнения, которое она тем не менее не упускала
случая высказать ему. Стоило Фару, не выносившему критики, бросить жене:
"Нет, вы только посмотрите!", усугубив это желтым и тяжеловесным, как
золото, взглядом, как у Фанни вдруг откуда-то появлялись раскованность и
красноречие. Она настаивала на своем, подымая вверх большие брови с
безразличным и непринужденным видом.
- Мне-то что? Ты ведь все равно все сделаешь по-своему? Только ты не
заставишь меня поверить, меня - зрителя, что женщина станет убивать себя
из-за такого пустяка...
- Такого пустяка? - восклицал Фару. - Это измена-то пустяк? Причем
такая продуманная, тщательно рассчитанная! Ничего себе пустяк! Вот уж
действительно!
Фанни поднимала вверх носик и с исключительной дерзостью смотрела на
Фару сквозь ресницы:
- Может быть, это и не пустяк. Но только поступок твоей Денизы -
хочешь, я скажу тебе, что это такое? Это мужская реакция, и ничего больше.
Мужская реакция!
Он воздерживался от спора с ней, что бы она ни говорила, порою с
дипломатичностью, к которой прибегал лишь в этих случаях. Чаще всего он
прерывал разговор неожиданным восклицанием:
- Господи, да куда же это запропастилась моя запонка? А письмо Куласа?
Где письмо Куласа? В моем вчерашнем костюме? Ты так все и оставляешь в моих
карманах? Да?
И Фанни, теряя на бегу домашние туфли и роняя черепаховые заколки,
державшие ее пышные, вышедшие из моды волосы, сразу менялась в лице,
менялась во взгляде, менялась в речи - двенадцать лет супружества не
излечили ее от глубокого благоговения, в котором талант и известность
занимали отнюдь не так много места, как думалось Фару. Быстрая на эмоции
Фанни достаточно остепенилась, чтобы привыкнуть к неопределенности. Между