"Сидони-Габриель Колетт. Дом Клодины ("Клодина" #6)" - читать интересную книгу автора

ухоженной шерсткой, пахнущих сеном и свежим молоком, и обнаружила, что Бижу,
за три года четырежды ставшая матерью, на сосках которой повисла целая
гирлянда новорожденных, сама сосала, производя при этом своим слишком
широким языком неловкий звук и урча, как урчит огонь в камине, старушку
Нонош, прикрывшую лапкой глаза и безвольно отдавшуюся приятному состоянию.
Склонившись над корзиной, я вслушивалась то в басовитое, то в звонкое
двойное урчание - загадочную привилегию кошачьей породы: так гудит далекий
завод, жужжит плененный жук, кряхтят мельничные жернова. Меня нисколько не
поразила эта цепочка сосущих друг друга кошек. Кто живет в деревне и у кого
все нормально со зрением, постоянно обнаруживает это чудесное и простое,
слитое воедино. Нам давно казалось в порядке вещей, что охотничья собака
выкармливает котенка, а кошка пристраивается на ночлег на клетке с
распевающими доверчивыми вьюрками зеленого цвета, которые порой вытягивают
своими клювиками из спящей соседки несколько шелковистых волосков для
гнездышка.
Наверное, целый год в детстве я посвятила ловле - в кухне или
коровнике - редких зимних мух для кормления двух ласточек октябрьского
выводка, выброшенных ветром из гнезда. Ну как было оставить на произвол
судьбы этих ненасытных с широким клювом, что пренебрегали мертвечиной?
Благодаря им я узнала, насколько прирученная ласточка превосходит по
навязчивой общительности самого избалованного из псов. Наши две ласточки
практически все время жили на плече, на голове, как в гнездо, забивались в
корзину с рукоделием, словно куры, бегали под столом, клевали сбитого с
толку пса, пищали под носом у кота, терявшего самообладание... Путь до школы
они проделывали в моем кармане, а домой возвращались по воздуху. Когда
блестящее лезвие их крыльев окрепло и заострилось, они стали пропадать в
весеннем небе, но достаточно было пронзительно крикнуть "Крошки-и-и!", как
они стремглав падали вниз и совершали посадку у меня на голове, вцепляясь
мне в волосы всеми своими загнутыми коготками цвета черной стали.
Каким волшебным и простым был животный мир, населявший родной дом...
Вам не приходилось видеть кота, лакомящегося клубникой? Я-то много раз
видела, как черный сатана Бабу, словно угорь, длинный и извилистый, как
истый гурман, выбирал в огороде госпожи Помье самые зрелые ягоды сорта
"белая наливная" и "июньская красавица". Он же поэтично вдыхал аромат
распустившихся фиалок. А вам известно, что паук Пелиссона[26] был меломаном?
Пусть удивляется кто угодно, только не я. Я же сделаю свой маленький вклад в
сокровищницу человеческих знаний, рассказав о пауке, которого мама держала,
по выражению папы, на своем потолке[28] и, расчесанный тисом на тысячи
воздушных ручейков, распевает, создавая достойное музыкальное сопровождение
голосу, в тот день произнесшему слова: "Не убивать же ее", что сродни другим
словам: "Нужно выходить это дитя. Нельзя ли спасти эту женщину? Не голодают
ли эти люди?" - произносимым во все другие дни, вплоть до последнего.

ЭПИТАФИИ

Кем был при жизни Астонифронк Бонскоп? Брат запрокинул голову, обвил
руками колено и прищурился, чтобы различить в недоступном грубому
человеческому зрению далеко забытые черты Астонифронка Бонскопа.
- Он был сельским глашатаем. А по совместительству чинил стулья.
Толстый такой... и - почему бы нет?.. - малопримечательный тип. Пил и