"Сидони-Габриель Колетт. Чистое и порочное" - читать интересную книгу автора

Он стучит по столу моей рукой, зажатой в его руке.
- Давно пора, - говорю я ему, - надо бы вытошнить эту тему, прежде чем
вносить в неё свою лепту пером.
- А как же вы?
- Я - другое дело. Я оправдываю себя тем, что всякий раз, перед тем как
описывать пожар, ждала, пока не окажусь достаточно далеко от него, на свежем
воздухе, в безопасном месте. Вы же... в разгар беды или наверху
блаженства... Ай-яй-яй!.. Это неприлично.
Он хмуро качает головой, чувствуя себя польщённым.
- Да-да, - бормочет он, - какое заблуждение!.. Он улыбается, как
улыбался в двадцать пять лет, с притворной грустью и притворным смущением,
исполненными очарования.
- Я напоминаю себе пассажиров терпящего крушение судна, которые
бросаются на перевозимый груз и наедаются до отвала... В них уже не лезет,
но они подбирают всё до крошки, не думая о том, чем будут питаться завтра.
- Я думаю то же самое, милый друг, то же самое. Не может того быть,
чтобы на корабле, когда голод даст о себе знать, в глубине трюма не нашлись
бочонок анчоусов, ящик консервированной говядины, связка грейпфрутов и
кокосовых орехов...
Он пожимает плечами; он размышляет; он говорит; он говорит об этом. Я
узнаю, как он бомбардирует женщин письмами, телеграммами и телефонными
звонками. Он жалуется, что томится ожиданием в курортных городах, прячется в
швейцарских горах, устраивает и терпит сцены, выходя после них распаренным,
как из бани, истощённым и возрождённым. Он не тёмная лошадка, а скорее
боевой конь. Как боевой скакун, он спотыкается и противится всему, чего не
разумеет. Он весь переполнен звуками голосов, вторящими его собственному
голосу. Он слишком значителен, чтобы женщины могли удержаться от потребности
ему подражать; и слишком мужествен, чтобы ускользнуть от той, которая
прикинется самой наивной. Дон Жуан, уж тебя бы женщина не обвела вокруг
пальца. Когда я нескромно решила обнародовать свою концепцию "Дон Жуана",
Эдуар де Макс был ещё жив. Теперь он умер, и я уже не помышляю написать
пьесу, в которой отводила ему главную роль.
- Эдуар, - спросила я его, - что ты об этом думаешь?
- Я слишком стар, милейшая.
- Для пьесы как раз и нужно, чтобы ты был стар.
- Значит, я недостаточно стар для этой роли. Ты меня обижаешь.
Его глаза с сине-зелёно-золотистой радужной оболочкой, его взор и звук
его голоса раскидывали сети чар.
- Но мне нужно, чтобы ты был очень обворожительным.
- Это, слава Богу, я ещё не разучился. Молодость - не время соблазнять,
а время, когда тебя соблазняют. Что делает Дон Жуан в твоей пьесе?
- Пока ничего, пьеса ещё не готова. И ничего особенного не будет
делать, когда я её напишу. Я хочу сказать, что он не занимается любовью,
разве что самую малость.
- Браво! Обязательно ли заниматься любовью? Если уж ею заниматься, так
только с теми, кто тебе безразличен.
Я в точности воспроизвожу слова де Макса, чтобы любопытства ради
сравнить их со словами Франсиса Карко,* человека, который был великим
любовником. Теперь послушайте Карко. "Ах, - вздыхает он в минуты грусти и
откровения, - ни в коем случае нельзя спать с тем, кого любишь, это всё