"Сидони-Габриель Колетт. Дуэт" - читать интересную книгу автора

засветившаяся в любимых глазах, чуть не вынудили ее солгать, но она вовремя
спохватилась, что уже говорила о четырех неделях... Она села, вынудив Мишеля
выпрямиться, вытерла взмокший лоб, и черная челка встала дыбом.
- Нет, Мишель. Это не было случайностью или неожиданностью. Я в своих
чувствах не настолько капризна... и не настолько требовательна.
Он поморщился и умоляющим жестом призвал ее замолчать. Он малодушно
отвернулся от лихорадочно возбужденной, подурневшей, растрепанной Алисы,
потому что именно так, наверное, выглядела та Алиса, над которой
восторжествовал другой. Она увидела мужа поникшим, обезоруженным - без
признаков напускного гнева, без судорожного стремления нравиться - и быстро
придумала, как его излечить.
- Послушай, - сказала она, понижая голос, - послушай меня... Чего ты
хочешь? Ты, конечно же, хочешь правды. Ты глупейшим образом хочешь правды.
Если я не расскажу тебе, как говорится, все, ты нас обоих замучаешь - нет,
хуже, до смерти занудишь этой историей...
- Выбирай выражения, Алиса!
Она поднялась с дивана, потянулась, смерила его взглядом:
- Ради кого? Это и есть начало правды. Итак, ты будешь портить нам
жизнь, пока не добьешься своего? Уж это не займет много времени. Ты своего
добьешься. И не далее как сегодня вечером, когда мы останемся одни, когда я
не буду чувствовать в доме...
Не закончив фразу, она взглянула на дверь и направилась в спальню.
- Куда ты? - по привычке спросил Мишель. Она обернулась, и он увидел
изменившееся лицо: поблекшие глаза, блестящий приплюснутый нос, бледные
губы.
- Надеюсь, ты не думаешь, что я покажусь им с такой физиономией?
- Нет... Я хотел сказать: чем ты займешься потом? Она дернула
подбородком в сторону окна, чистого неба, долины, видневшейся сквозь узкие
листья и заостренные почки...
- Я хотела пойти погулять... Нарвать желтых нарциссов... Посмотреть, не
распустились ли ландыши в роще Фруа... Но теперь...
У нее набрякли веки, и Мишель отвел глаза: ее слезы всегда лились с
такой юной безудержностью, что это переворачивало ему душу.
- Ты не захочешь... тебе, конечно, неприятно будет если я пойду с
тобой!
Она порывисто положила ему руки на плечи, от чего на лиф голубого
платья скатились две крупные слезы.
- Мишель! Да нет же! Пойдем, Мишу! Пойдем вместе. Сделаем что можем.
Давай перейдем на другой берег и пройдемся в Сен-Мекс за свежими яйцами.
Подождешь меня?
Он кивнул ей, стыдясь своей покладистости, и опустился в кресло в
ожидании жены. Когда она вернулась - напудренная, чуть подкрасившая
покрасневшие веки, с шапкой волос, шелковой лентой обтягивавшей лоб, он
спал, сраженный сном, грубым, но милосердным. Он даже не слышал, как она
вошла.
Он спал, вывернув шею, вдавив подбородок в галстук, и выглядел
подурневшим, смирившимся. Раскрытые ладони слабо вздрагивали. Несмотря на
короткий нос и подбородок римлянина, придававшие его лицу твердость, он
походил на постаревшего ребенка, осененный тронутыми сединой, но еще густыми
волосами, которые вились кольцами, когда он их не помадил.