"Виктор Колупаев. Сократ сибирских Афин, часть 2 (Фантастическая пародия) " - читать интересную книгу автора

Есть два пути познания. Нельзя сказать про небытие, что его есть хоть
немного, а между тем все заблуждения смертных состоят в том, что они думают
о несуществующем, как о чем-то таком, что есть. На самом деле, того, чего
нет, не может быть никаким образом ни в слове, ни в знании человека. Мысль
не может относиться к тому, чего нет. Мысль о чем-либо есть уже бытие сущее.
Но двоедушные смертные беспомощно блуждают в сфере ложной чувственной
видимости. Они смешивают то, что есть, с тем, чего нет, считают Бытие и
небытие тождественным или полагают небытие рядом с бытием, когда его вовсе
нет.
Сущее равно самому себе.
Но я должен отвлечь свою мысль от пути заблуждения, отказаться от
обманчивых свидетельств чувств, направив свой ум на свидетельство самой
истины.
Истинно-сущее вечно, ни из чего не происходит и ни во что не
уничтожается, оно однородно, неподвижно, неизменно, совершенно. Нет и не
будет времени, когда бы его не было. Как нет пустоты в пространстве, так и
во времени нет пустых промежутков, нет небытия. Откуда и как могло произойти
сущее? Из небытия? Но "небытие" немыслимо, невыразимо вовсе, его нет
никогда. Из бытия оно тоже не может произойти, ибо истинно-сущее равно
самому себе. Нельзя сказать, что есть другое, отличное сущее: раз оно
отлично, оно не есть "самоё" сущее бытие. В нем предполагается доля небытия,
которая отличает его от истинно-сущего. Все различия мнимы, потому что они
сводятся к небытию, а потому сущее едино. Поэтому сказать, что бытие было
или будет, значит признать его неистинность.
Сущее нераздельно. Оно - сама вечность.
Все сущее - нераздельно вместе.
Сама мысль о сущем, свободная от чувственных впечатлений, равна чистому
Бытию, кроме которого ничего нет. Небытие не может быть ни в слове, ни в
мысли. Мысль не может относиться к небытию. Она относится только к Бытию,
совпадает с ним всецело и тождественна с ним.
Полнота Бытия была единством моей мысли и всего мною мыслимого
Я существовал во всем, и все существовало во мне. Свет окружал меня, и
я сам был светом.
Но тут я снова вспомнил Каллипигу.


Глава четвертая

В забегаловке стало посвободнее. Оно и понятно. Кажется, опять в
Сибирских Афинах объявили сухой закон. И теперь спиртные напитки разносились
в чайниках, а разливались в кружки со спитым чаем. Это для конспирации,
конечно. Официантка была занята этой самой конспиративной работой и, похоже,
мало интересовалась философическими спорами, а может, все уже для себя
уяснила.
С криком: "Построили уже почти социализм, да решили Перестройку начать,
мать вашу так и перетак!" в забегаловку ворвался решительный и неуемный
диалектический материалист, сходу опрокинул в горло стакан "чаю" и начал
вдалбливать в тупые головы Сократа и Парменида прописные истины. На
Каллипигу он посматривал лишь в мгновения умственной усталости, как бы
черпая из нее свою уверенность. На меня, ясное дело, внимания вообще не