"Виктор Колупаев. Сократ сибирских Афин, часть 2 (Фантастическая пародия) " - читать интересную книгу автора

дробимы. О них ничего определенного сказать невозможно. Мир ускользал от
моих мыслей, как только я пытался что-либо зафиксировать в предметах и телах
в качестве определенного и относительно неизменного. Я последовал за
Кратилом и в глазах моих мир предстал в виде смутной и непостижимой
текучести, о которой я ничего не мог сказать и только шевелил пальцами.
- Кому это ты, глобальный человек, показываешь фиги? - ласково спросила
Каллипига, и Кратил, вывернувшись наизнанку, превратился в Парменида.
Я медленно возвращался в чувственный мир забегаловки.
- Когда идеалист Парменид говорит: "Ведь одно и то же есть мысль и
бытие", - сказал Межеумович, - то это надо понимать не в смысле тождества
мысли и бытия или, упаси бог!, первичности мысли перед бытием, а в смысле
возможности мысли лишь при наличии бытия. Мышление есть мышление о бытии
вещей в спецраспределителях, оно связано с бытием продуктов в спецпайках.
Стало быть, неподвижность бытия, его самотождественность и цельность в
аккуратно упакованных пакетах не отрицает физического движения, а отрицает
лишь возможность возникновения материи и ее гибели. Ура, товарищи!
- Фигу тебе с коровьим маслом, - вяло и невразумительно сказал
Парменид.
- Ты чё! - возмутился Межеумович. - Заблуждения своего не понимаешь?! А
источник твоего заблуждения в метафизическом, антидиалектическом
истолковании закона исключительного тождества и закона всемирного
противоречия. Он, - тут диалектик обратился за поддержкой к Сократу с
Каллипигой, - истолковывает абстрактный закон исключительного тождества,
понимая его не как закон абстрактной определенности льгот и налоговых
послаблений для правильных людей, а как закон существования вещей вообще. Да
где их на всех напасешься? Это в корне неправильно.
- Всякая определенность равна самой себе, - неожиданно даже для самого
себя брякнул я.
Ну, они, конечно, все, включая официантку, остолбенели на мгновение,
как если бы внезапно заговорила амбразура выдачи стандартных обедов,
объявив, что остались только порционные антрекоты и пельмени из медвежатины.
Но нет, никаких обедов здесь, похоже, не предполагалось, и все снова
успокоились, кроме старика Парменида.
То ли он вспомнил свою молодость, то ли даже вдруг вообразил себя
молодым? Опрокинув кружку точнехонько в широко раскрытый рот, он вдруг
почему-то резко обиделся на Гераклита и его приверженцев, признающих
тождественность Бытия и небытия, а также против их идеи о взаимопревращении
Бытия и вещей по путям "вверх" и "вниз". Он в сердцах называл приверженцев
этого учения "пустоголовым племенем", у которого Бытие и небытие признаются
тождественными и для которого во всем имеется обратный путь. Парменид
называл их также людьми с "блуждающим в потемках умом", желая, вероятно,
подчеркнуть, что мышление, как и Бытие, может быть только определенностью,
то есть реальностью, чуждой противоречивости.
- Так их и еще раз так! - ликовал Межеумович.
- Пустоголовое племя, - усилил свои доводы Парменид, - это путаники, не
способные что-либо выделить из многообразия вещей и явлений. Их блуждающий в
темноте ум перебегает с предмета на предмет, их взор скользит по
поверхности, их слух не различает протяжных и коротких звуков. Подобно
слепым и глухим они бродят наугад, хватаются за первый же попавшийся
предмет. - Тут ему под руку попалась кружка, и снова полная!, вознеслась ко