"Владимир Анисимович Колыхалов. Дикие побеги (Роман) " - читать интересную книгу автора

- Ай-га! Пусти! Пусти! - заверещал Максим и, вырвавшись, стриганул,
как вспугнутый бурундук.
- А-аа, - облизался остяк Анфим. - Пантиске было больней, однако, и
то он не плакал, не обзывался.
- Хромой, хромой! - издали дразнится мальчик. - Дай только папка
приедет - все расскажу.
- Я т-тебе! - Анфим привскочил понарошку с бревна, и Максим припустил
от него по отмели к согре.
Остяк проковылял к таловой палке с зарубками: ноги его увязали в
топкой, разжиженной глине. Он потоптался подле тонкого колышка, зачем-то
выдернул его и воткнул снова. Забрел подальше, зачерпнул воды в горсть и
вылил себе в рот. Потом он стоял, отставив кривую ногу, изломавшись в
спине, и глядел на подернутое хмарью розливище.
- Больше не прибывает, на мерку стала! - крикнул остяк бондарю. - Не
надо в кедрач уходить, дома жить будем!
Бондарь скоро пошел к нему, разминая бахилами прошлогоднюю
травку-муравку. Чавкала сырость.
- А Сараева надо искать, Егоршу. На Окуневое озеро ты третиводни еще
собирался. Поедешь? - спросил Андрон.
Остяк заломил кепку-кожанку, толстые губы сомкнул, глазами раскосо
стал глядеть себе под ноги.
- Погожу мал-мал и поеду проведать. Худо дело. Н-ня...
Он покачал головой и стал выбредать из воды на сухое. Андрон подождал
его, и они пошли вместе к избам.


2

Максим как забежал за излучину, так почувствовал, что ему жалко стало
Анфима. Хромым обозвал, язык показывал... Разве так хорошо? Вот бы отец
услыхал - поставил бы живо в угол. Анфим хоть и строгий мужик, но к
ребятам приветливый. И Максима он брал на рыбалку частушки ставить, даже
давал ему покальбо - палку втыкать, за которую сетку вяжут, чтобы ветром
не унесло. И чебаков Максим выбирал из частушек, жирных, икряных. И
дуб-корье они драли в прошлом году с остяками на острове. Тогда такой
страшной воды и придумать было нельзя - все берега было видно. Пригонишь к
берегу лодку в четыре греби, живчиком выскочишь на песок - белый,
твердущий, что даже следов на нем от босых ног не остается. Сначала песок
тянется, а потом ил: ссохся весь, потрескался, корочкой взялся. Наступишь,
а он хрустит, крошится... А дальше густой-прегустой тальник: тонкий,
высокий, кора на нем сочная, мягкая и сластит изнутри, когда языком
полижешь. Дуб-корье драть куда как просто: проведешь около корня талины
ножиком, подберешься ногтями под кожицу, дернешь - и потянется лента до
самой макушки. За день сотню талин обшкуришь, кору в пучки свяжешь.
Высохнут пучки на солнце да на свежем ветру побуреют, и понесут их в
сельпо сдавать. Это и есть дуб-корье, потому что идет оно на дубление
кожи, сетей.
И балберу он драл: это кора от осокоря. Балбера годится на поплавки к
неводам, на спасательные круги, что калачами висят на больших пароходах.
Стругал он балберу острым ножом через колено, нажег мозоли, но отец не