"Антонина Семеновна Комиссарова(сост). Дружище Тобик (Рассказы о собаках) " - читать интересную книгу автора

- Твий там шарыт по дворам. Шалый! Як пыть дать, вин породистый! Ха,
ха!.. От мий дворняга Мизер, а вин прэдан!.. Загоны свого на оптычем
базир. Хороше гроши дадуть. Окупишь тэ, шо затратыв. Як пыть дать,
свыснуть твого! Шалый, а шо з его возьмышь, шалый и есть!
После слабенького спаниеля Луки и нервного неженки пойнтера Графа я
несколько лет подыскивал себе подружейную собаку по нраву: легко
управляемую на охоте, выносливую и главное - надёжного друга, который
признавал бы только меня, а не всех людей в болотных сапогах или с
колбасой.
Я выходил Пума ещё пузатым щенком, обречённым чумой на гибель.
Выкормил, разжёвывая и заталкивая пищу в полуживое безвольное тельце. Я
знал, как после преданны собаки.
Щенок получил скверное осложнение и частенько уже взрослым поганил
полы. Однако я не сменил его, успев привязаться.
Пёс вырос на славу: рослый, глубокая грудь до локотков, крепкие
выпуклые рёбра, сухая жёсткая мускулатура, слегка приспущенный, хорошо
развитый круп. Породистость сказалась и в поразительной смышлёности.
Сколько раз, подминая тростник, увязая, ползком, хрипя, Пум находил в
непроходимых крепях стреляную утку или в берёзовом мелколесье, азартно идя
<верхним> чутьём, распутывал наброды старого хитрого черныша! А сколько
ледяных ночей напролёт мы мёрзли, согреваясь бок о бок на общей лежанке из
елового лапника, припорошённые инеем, взбудораженные хлопаньем крыльев,
кряканьем жирной пролётной северной утки.
Пум <ударился> в бега с первого часа нашего переселения в посёлок.
Меня очень уязвило предательство. Много раз в бешенстве жестоко карал пса.
Он ни разу не пожаловался под арапником, покряхтывал по-мужски да поджимал
обрубок хвоста.
Помалу я смирился, что Пум неизбежно пропадёт. И в отчаянии обзавёлся
русско-европейской лайкой - чрезвычайно милым месячным щенком Зейкой.
В мае посёлок наводнили дачники. Вольный охотничий пёс стращал их
своим дюжим видом. Даже при мне случались истерики. Он него <оборонялись>
палками, чего Пум не сносил и палки, естественно, изымал. Конечно,
ручаться за животное нельзя, но я жалобам не верил. Я твёрдо знал: мой Пум
сам не придерётся. Больше того, горожан презирает. Эти хилые крикливые
существа не могли бегать, как он, валяться с ним в траве, не грызли сочных
мозговых косточек и не умели лаять - лишь, бледнея, вытягивались или
заискивающе лебезили. И от них не разило сладкой псиной завзятых
собачников.
Но моё терпение иссякло. Я раздобыл пятиметровую могучую цепь из тех,
на которых держат быков. Смастерил из сыромятного ремня широкий ошейник и
надёжно примкнул Пума к будке.
Пёс мучительно свыкался с неволей. Похудел. Часами неподвижно лежал в
будке, безразлично выставив с порожка длинную ушастую морду, лениво
поводил глазами. С моим появлением не унижался просьбами погулять, а
громко с надрывом зевал и отправлялся на угольную кучу: мол, как
издеваются над бедной собакой!
Вскорости забывался и, разомлев на солнцепёке, блаженно дремал. Цепь
постоянно перекручивалась, и Пум страдальчески, но опять-таки без скулежа,
таскался с толстенными железными узлами.
Под вечер он садился перед будкой. И задумчиво смотрел сонными