"Антонина Семеновна Комиссарова(сост). Дружище Тобик (Рассказы о собаках) " - читать интересную книгу автора

неласковыми глазами на лес, вынюхивая воздух.
Впервые целых три недели пёс провёл дома.
Обычно по возвращении из Москвы, пообедав, я отмыкал Пума. Минут
пять, взбрыкивая, он ошалело носился по двору. Затем лаял басом, сузив на
меня коричневатые глаза - звал в лес.
Июньское солнце стояло долго.
Мы переходили речонку возле мостков для полоскания белья. Пум
проделывал это длинным прыжком. Я - по шатким брёвнышкам.
Пум галопом уходил по трясине. Взвивался свечой, чтоб доглядеть меня,
мчался дальше, вороша осоку, высокие сочные стебли, молодой тонкий ивняк.
Я вязнул в резиновых сапогах, потел, еле-еле тащился, окликая пса. Он
приносился, жарко дышал на меня, вывалив гибкий розовый язык, весь в пылу
увлекательных впечатлений. Нетерпеливо повизгивал. Прихватывал траву,
глотал.
Я жестом отсылал его. А сам чахлыми берёзками, зарослями ивняка,
бузины, через запахи грибов, согретой в болотинах ржавой воды, земляники,
лежалого, сопревшего листа взбирался по заиленному косогору. Смазывал с
лица и шеи комаров. Клял жару.
А наверху валился в траву - некошеную, не вытоптанную стадом, упругую
гриву. Звал Пума. Он намётом выходил ко мне. По взмаху руки покорно
плюхался рядом. Часто дышал. Растревоженно выхаживали бока.
- И в кого ты такой? - говорил я, поглаживая горячую сухую шкуру. -
Не солидно, четвёртый год тебе, пора остепениться. Вот изловят, а ты
хворый. Ну кто согласится выгуливать тебя по восемь раз в день? Поселят на
улице - в большой холод отлетит твоя душа к богу на бал... Нет, маяться не
станут. Сплавят, а то и просто усыпят. А ты удираешь... да не кряхти,
отпущу, погоди.
Я мял его морду. Он капризно уворачивался, заворожённый шорохами
леса, птицами, наплывами запахов.
Я опрокидывал его на спину. Он противился. Иногда просил побороться,
покусывая ладони.
Я наваливался на него. Стискивал ладонью пасть. А свободной рукой
держал ближнюю ко мне лапу, чтоб не порвала меня.
Пёс отчаянно выворачивался, рычал. Позлив, отпускал его. Он
отпрыгивал. Лаял. Снова нападал.
Опять подминал его под себя. Во всю длину ощущал мускулистое,
напружиненное тело, клёкот дыхания. Если я не поддавался, пёс обиженно
гавкал, встряхивая развесистыми брылями.
Отдохнув, я командовал: <Гулять!>
И пёс с готовностью нырял в заросли.
Я брёл за ним. Где-нибудь на опушке снова ложился в траву. И
чувствовал, как пряно пахнет трава, опетая голосистыми кузнечиками. И как,
кружа голову, скользят грудастые белые облака. И какой удивительный цвет у
неба - голубая бирюза.
Сбивал щелчками с рубахи божьих коровок, муравьёв, усатых зелёных
тварей. Беспокоил рукой сонную гривастую траву.
Как обычно, на порубке трещали, цыкали, высвистывали нежно,
по-флейтовому дрозды-белобровики, наевшись в сыром малиннике. Ближе к
дороге в Рощино резко посвистывали юркие короткохвостые поползни. В пойме
речонки лениво настраивали голоса первые ночные соловьи и ярились, сердито