"Геннадий Комраков. Мост в бесконечность " - читать интересную книгу автора Гусей пасти - не медовые пряники жевать, а бороновать и того хуже. У
Ефима Рябинина сын Стенай, грамотный малый, тоже почти круглый год состоял при помещике. Но весеннюю страду всегда отбывал на родительской пашне. Он и помыкал батрачонком. Сажал Федьку на лошадь, другую привязывал к бороне. Получалось, малец работает за двоих. Начинали бороновать с рассветом, до обеда сопливый работник накружится, на землю слезть не может. "Э-э, парень, не годится так-то, - скажет, бывало, хозяйский сынок, снимая Федора с лошади, - ты ведь большой уже". Зато во время обеда, когда Федор норовил выудить из похлебки свинину, он сбрасывал кусок с ложки: "Маленький еще, много мяса нельзя..." Вечерний чай давал пить прямо на лошади: краюху хлеба, деревянную чашку с забеленным кипятком и - айда в ночное. Федор до того измотался, что однажды заснул и упал на ходу. Благо мерин был умный, остановился. А то попал бы под борону... Мужики в ночном корили Степана - не свой мальчонка, так и не жалеете. "А меня родитель жалеет?" - огрызнулся тот. Страду отбарабанили, стали рассчитываться; дал Ефим за батрачонка всего три рубля: - В праздники не работали... Опять же, сам знаешь, дожди мешали... Кормил сытно, кажинный день с мясом... За остатний должок пускай еще гусей попасет. Отец только и сказал, тяжело вздохнув: - Креста на тебе нету. Свою судьбу Федор решил двенадцатилетним. От старика-странника услыхал: за лесами и болотами стоит Нарва - город на быстрой речке. А рядом, на острове Кренгольм, большая фабрика, где всякого парнишку, ежели не коли повезет, через несколько годов можно сделаться ткачом. И тогда землю пахать не надо, работай себе да работай на машине. Почему старик сказал именно про ткача? Ведь не только ткачи на Кренгольмской мануфактуре, брали в обучение и другому ремеслу. Однако же сказал - ткач. И Федору тогда в голову запало: буду ткачом. В тот же вечер за ужином объявил родителям: - После троицы в Нарву подамся... Мать - в слезы: не пущу! Отец кряхтел да почесывался: малой шибко, далеко до фабрики. Однако делать нечего, шестерых детей - ораву - не прокормить. Принялся успокаивать жену: - Ить он маленький, а смышленый. Глядишь, бог даст, не сгинет. И нам подмога - лишний рот на стороне чавкает... - И подорожного дать нечего, - сокрушалась мать. - Колоб надо бы испечь, ан мучицу издержала... От Язвища до Нарвы три дня добирался пешим, ночуя христа ради в лесных деревеньках, питаясь подаянием. "Куды ж ты, сиротинка, путь держишь?" - спрашивали сердобольные бабы, прежде чем сунуть в руку черствый ломоть. Маленький, тщедушный, с пустой ряднинной торбой за плечами, отвечал гордо: - Не сиротский я, матушка. В работу поступаю... Нарва приглянулась ему, но любоваться крепостью было некогда. Попил водицы из шумной, порожистой реки и не мешкая - на Кренгольм, туда, где бушевал водопад, где небо подпирали высокие трубы мануфактуры. Около фабричной конторы увидел широкоплечего краснорожего мужика. Подошел без |
|
|