"Вячеслав Леонидович Кондратьев. Селижаровский тракт " - читать интересную книгу автора

них остаться живым шансов у него больше. Ну а если что... От судьбы не
уйдешь. А воевать надо! Жестоко воевать!
- Пахомыч сдает... Все о Волге ноет. Она мне тоже родная, Волга-то... В
общем, Алеха, живы будем - не помрем.
А навстречу все чаще и чаще попадаются подводы с ранеными. Закутаны они
одеялами почти с головой, и лишь иногда увидишь небритое, со впавшими
щеками, обострившееся лицо с закрытыми глазами, и невольно у всех сжимаются
сердца и начинает сосать под ложечкой...
Желтится на востоке небо, блекнет на западе зарево передовой, но все
громче и громче ее рык. Она уже близехонька и ждет их - жадно, нетерпеливо.
Этот рык жутью забирается в самую глубину души рядового Дикова, того
самого, которого никак не раскусит помкомвзвода Коншин. Страх томил его еще
на Урале, где формировались. Потому часто его глаза вспыхивали ненавистью ко
всем, кто им командовал, - от отделенного до командира роты. В каждом
командире видел - вот этот поведет меня на убой. Сам он одно время работал
на бойне и теперь чувствует себя заарканенным бычком. Вот почему он так
озирается всю дорогу, и его не привыкший мыслить мозг лихорадочно выискивает
хоть какой выход, но пока не находит. Любили бабы Дикова, хотя и был
некрасив, любили за мужское, и сейчас, вспоминая их, думает он: сколько еще
могло быть у него женщин, если бы не эта проклятая война, если б не то
страшное и непонятное, что ожидает его и против чего яростно протестует
сильное, молодое тело.
Так и идет он, внутренне упираясь, но влекомый общим движением колонны,
безнадежно понимая - каждый шаг приближает его к тому, чего он не хочет и
чего боится.
Зато, если судить по виду, легко идет на войну командир первого взвода
Андрей Шергин. Нет у него кубарей в петлицах, но шинель и шапка
командирские. Затерялись в госпитале документы о присвоении звания, но
прислали его из командирского резерва, потому и поставили на взвод.
Коншин часто поглядывает на высокую стройную фигуру Шергина, туго
перетянутую ремнями, его интересует Андрей. Слышал он, что после ранения,
попав в нестроевую часть, выпросился Шергин в пехоту. Немногословный, он
кое-что все-таки рассказывал про войну и - совсем не похожее на рассказы
Савкина. Не был он напуганным, как другие "бывалые".
- Андрей, - спросил как-то Коншин, - почему ты в пехоту пошел? Воевал
же ты и знаешь, почем фунт лиха.
- Я строевой командир. Нечего мне в стройбате делать.
- Но там страшно, - протянул руку Коншин в сторону горящего неба.
- Ну и что? - спокойно ответил Шергин.
- Рисуешься?
- Нет. - Шергин закурил. - Просто я должен вернуться другим, не таким,
каким ушел.
- Не понимаю.
- Или не вернуться совсем, - продолжал Шергин.
- Тоже не понимаю. И ты примирился с этим? С "совсем"?
- Ты можешь представить, что тебя убьют?
- Реально - нет.
- Я тоже стараюсь об этом не думать.
Разговор не удовлетворил Коншина. Только один раз - еще на Урале -
видел он, как покинуло Шергина спокойствие. Получали письма, и когда